Александр Колин - Комедия убийств. Книга 1

Если допустить, что группу всадников тайно послали в Белый Утес с проверкой, то они должны были бы уже вернуться. Но ни один сколь-либо внушительный отряд не возвращался в город до того момента, когда Губерта позвали сюда, это он знал точно. Большая дружина отбыла на Сицилию, часть ее запросто могла, отделившись, отправиться в любом другом направлении. Прозвище Гвискард герцог получил не случайно — никто никогда не знал, что у него на уме, даже приближенные, даже сыновья, даже жена, даже наложницы… Все, кроме одной — юной Гаиты, найти способ приблизиться к которой так старательно искала всю неделю Арлетт.

Пока это не получалось, удалось лишь выяснить, что часть советников склонялась к тому, чтобы оказать доверие «Роберту», одарить, снабдить войском, дабы он мог найти и жестоко покарать разбойников за смерть родителей. Другие — они, к счастью, оказывались в меньшинстве — говорили, что ввиду медлительности юноши (беглецы объясняли ее тем, что сбились с дороги) спешить уже некуда: разбойники не настолько глупы, чтобы, сидя в разграбленном замке, ожидать возмездия; их все равно придется долго выслеживать, прежде чем преступники сподобятся чести встретиться с Арнольдо.

— Великий герцог, — начал Губерт. — Я уже все рассказал. Одна служанка помогла мне, она спрятала меня, а когда злодеи перепились, открыла ворота, чем дала возможность убежать мне и Гвильямино, своему сыну, прижитому от господина, моего отца. Иные из разбойников встали и бросились на нас, но Гвильямино поразил одного из арбалета, а другого я зарубил мечом. Когда же начали подниматься и прочие, мы предпочли бежать, так как если бы мы погибли, то некому было бы отомстить.

Гвискард молча кивнул:

— Что скажешь, Боэмунд?

— Разумно. Говорят, и прежде люди часто старались до времени сохранить свою жизнь, с тем чтобы после отдать ее подороже, не зря же говорят: dolls ап virtus quis in hoste requirat [66] Кто станет разбирать между хитростью и доблестью, имея дело с врагом (строчки из «Энеиды» Вергилия). ?

Герцог наклонил голову вправо, чтобы обратиться с тем же вопросом к младшему сыну. Последний, раздосадованный тем, что его спрашивают во вторую очередь, сердито процедил сквозь зубы:

— Подозрительно мне, слишком уж просто и чудесно, чтобы быть правдой… Этот человек просто корыстолюбивый лжец, я бы заменил им Индульфо, когда Арнольдо закончит работу.

Не успел Рутгер закончить, как брат его едва слышно проговорил:

— Aliena vitia in oculis habemus, a tergo nostra sunt [67] Чужие пороки перед глазами, свои — за спиной (лат.). .

Намек Рутгеру не понравился.

— Тебя, братец, следовало бы сделать монахом, — так же тихо ответил он.

— А кое-кого казначеем… — не остался в долгу Боэ-мунд.

— Ну хватит! — прервал перепалку сыновей герцог, опасаясь, что сейчас старший из них пройдется по части воинской доблести младшего, что приведет к скандалу, и тогда уж будет не до допроса.

А герцогу необходимо было решить, что делать со свалившимся на его голову наследником замка в Белом Утесе. Гвискард отправил не войско, а нескольких лазутчиков, вернувшихся прошедшей ночью с вестью, позволявшей герцогу исполнить волю барона, — судя по всему, молодой человек и в самом деле был сыном последнего. Юноша доказал, что умеет превосходно обращаться с любым полагавшимся рыцарю оружием, прекрасно владел конем, кроме того, нашлись такие, кто помнил Роберта по сицилийскому походу, в котором ему, тогда еще мальчику, случилось сопровождать отца. Можно было поверить ему, и все-таки… как верно заметил Рутгер: «Все слишком уж просто и чудесно, чтобы быть правдой…»

Однако Боэмунд уж точно не глупее брата, а думает иначе. Хотя, с другой стороны, если повелитель окажет милость… обманщику. Герцог понимал, что, какой бы лютой и мучительной казни ни подверг бы он самозванца, кривотолков не избежать; бароны и дружина станут шептаться: «Господин стал староват, где же его хитрость и мудрость, которые мы так превозносим?» Горожане будут посмеиваться, а властителя, над которым смеются, не боятся. Утрата страха подданных — потеря власти.

Жаль не вовремя скончался Иосцелин, тесть Рикхарда. Старик вернее всех мог бы опознать внука. Но отца покойной госпожи замка в Белом Утесе не воскресить, а ее брат, не ладивший с герцогом, давно уже сменил сюзерена, перебравшись под крыло к Рутгеру Сицилийскому. Впрочем, от сына Иосцелина толку в данной ситуации мало — он видел племянника только в нежном возрасте.

Следовало принять решение. Разбойники, как доносили, частью рассеялись, частью ушли на север. Хорошо бы послать дружину, но пришлось отправлять войско брату на Сицилию, а ведь и здесь не все просто; город едва завоеван, в стране не спокойно, жители покорны, только пока остры клинки норманнов, пока быстр бег и неудержим натиск их дестриеров, пока между баронами поддерживается хрупкое согласие, а оно только до тех пор возможно среди своевольных вассалов, из которых один не желает уступить другому, покуда боятся они господина, верят в его, мудрость, силу и справедливость.

— Скажи-ка нам… Роберт, твой отец, он ведь карал непокорных, наказывал ослушников? — спросил Гвискард, а когда Губерт кивнул, попросил: — Расскажи нам, как он казнил их.

Губерт охотно пустился в повествование, во время которого время от времени, забыв о субординации, и герцог и сыновья все чаще задавали вопросы рассказчику, нередко без стеснения перебивая друг друга. Обстановка разрядилась, а над историей казни Мели-тены Боэмунд и Рутгер хохотали от души.

— Надо бы перенять опыт мессира Рикъярда, пусть земля ему… — наскоро перекрестившись, предложил Рутгер. — Отец, у тебя же тюрьма полна, может, устроим завтра потеху?

Тут столь разные и внешне и внутренне братья проявили изрядное единодушие, Боэмунд поддержал Рутгера Скупого.

— Будет вам, — неожиданно рассердился Гвискард, которому очень не понравилось упоминание о кровавых рогах, «проросших» из черепа Петра Беззубого. Герцог хотел сказать: «Нечего кликать чертей», но вслух произнес иное: — Я сам решу, как и кого мне казнить!

Он понимал, что нельзя долее томить подозрениями сироту, следовало поскорее покончить с проблемой, но что-то мешало герцогу принять единственно подобавшее решение. Он задумался. Нет, не зря прозвали лаской мессира Роберта, сына норманнского рыцаря Танкреда де Готвилля.

— Твой оруженосец, — спросил герцог, — сколько лет ему?

— Тринадцать, господин, — проговорил «Роберт». -Я родился в один год со старшим братом Гвильямино, их мать была моей кормилицей.

— Была?

— Да, господин, была, она погибла.

— Ты видел сам?

— Да, Летиция Кривая ударила ее ножом в бок…

Губерт осекся. Сейчас герцог спросит, откуда он знает разбойников по именам. Однако Гвискард не заметил смущения юноши и проговорил с участием: