Алексей Шведов - Голова-гнездо

Смех Марины оборвался, теперь она снова визжала. Огромный кулак Русакова врезался в челюсть следователя, и в тот же миг произошло ещё две вещи: Юрий выстрелил, и Марина зажмурила глаза. Повисла тишина, нарушаемая лишь чьим–то тяжёлым дыханием. Перепуганная девушка, съёжившаяся на полу, всё никак не решалась открыть глаза, но наконец ей удалось перебороть страх, и она медленно–медленно убрала руки от лица.

О нет, нет!!!

Всё обстояло совсем не так, как она предположила. Русаков был жив–здоров — пуля, очевидно, ушла куда–то в стену. Ну да, вон, точно, почти под самым потолком… Следователь Юра валялся на ковре (похоже, без сознания), и из уголка его рта сочилась кровь. За окном слышался шум трамвая.

Вытащив из руки следователя пистолет, Русаков повернулся к Марине.

— Ну ты и су–учка! — произнёс он удивлённо. — Поверить не могу, Мариша — это же мент! А ты ещё про врача какого–то…

— Я… я ничего ему не говорила! — забормотала Марина с пола. — Он сам пришёл, честное слово! Поверь, Юра, я…

Русаков направил пистолет прямо в центр её лба. Холодная сталь коснулась кожи. Марине показалось, что внутри у неё всё переворачивается, к горлу вдруг подступила тошнота. Вот так всё и кончается. Сперва — брат, потом — сестра. Кто будет следующим?

— Тебя посадят! — прошептала она, глядя прямо в глаза бывшего любовника, безумно сверкающие под очками. — Ты убил милиционера, а…

Русаков не дал ей закончить.

«Катамнез» обрывался на 30 июля. Закрыв тетрадку, Терехин печально вздохнул. Ему было так интересно это читать, а тут раз — и всё оборвалось. Итак, как выяснилось, Саша рассказывал ему о своих сексуальных отношениях с сестрой далеко не всё, хотя, может, в этом дневнике он кое–что и присочинил. Саша всегда любил фантазировать, не зря его в больнице так и называли — Фантазёр…

Зазвонил телефон. Терехин вздрогнул, но с дивана не встал. Поди, Русаков звонит, кто же ещё? Нет, решил он, трубку брать не буду.

Телефон позвонил ещё секунд сорок, потом затих. Отложив дневник в сторону, Терехин задумчиво почесал гениталии. Плохо, что Мумурон на вызов не отвечает — он бы помог найти убийцу Саши и эту чёртову записную книжку. Для него это раз плюнуть. Что может быть проще? Он бы отыскал Сашину душу и всё узнал непосредственно от неё.

В том, что Русаков не убивал Сашу, Терехин был уверен на сто процентов. У санитара–бисексуала не было на то причин. А что касается красненькой записной книжечки, то… ну, просто то, что в ней написано, не должно попасть в руки милиции.

Красная записная книжка…А ведь там и про него тоже много было. Чёрт побери, куда же всё–таки Фантазёр её дел? Сколько проблем из–за неё теперь, сколько переживаний. Даже сны все на эту тему пошли — к чему бы это? То он её читает, то сжигает, то на кладбище закапывает…

Лишь Райская Птица моста помочь ему.

Сконцентрировавшись, Терехин выкрикнул мысленно:

«Ответь, ответь мне, Мумурон! Это я, Дмитрий! Где ты, отзовись!»

Но Мумурон не спешил появляться. Огорчённо вздохнув, Терехин принялся натягивать трусы — скоро должна была вернуться с базара Катерина, и он не мог допустить, чтобы она застала его голым.

Бездна падала в меня… Или нет, наоборот, скорее всего, это я падал в бездну. И не в бездну, а пожалуй, в Бездну — настолько глубокой была эта пропасть, эта яма. Вниз, вниз, вниз. Всё быстрее и быстрее….

Почему–то я не чувствовал тела, как будто его у меня не было вовсе, но спустя неопределённый промежуток времени вдруг дали о себе знать какие–то непонятные ощущения, и я понял, что плоть восстанавливается. Это напомнило мне… нет, не знаю. Словно как что–то маленькое становится всё больше, раскрываясь подобно цветку. В придачу ко всему этому было страшно холодно и абсолютно темно, но постепенно тьма начала рассеиваться, хотя холод не отступал. Я подумал, что, возможно, умер.

Падение наконец прекратилось, и моё заново обретённое тело неожиданно мягко упало на… ну, какую–то поверхность, слегка спружинив. Стало чуть–чуть потеплее. Где я нахожусь, чёрт возьми? Откуда это я столь долго летел? М-да, одни вопросительные знаки…

Где–то блестело что–то с прямыми углами. Тьма по–прежнему окружала меня, но теперь её девственная целостность несколько нарушилась. Что–то блестящее справа, слева… Я повернул голову — больше нигде ничего не блестело. Что же это, твою мать, такое, подумал я, пристально вглядываясь во все эти углы. Ответов, естественно, не было никаких. Да я и не надеялся на ответы, если честно, по крайней мере, на такие скорые. Рано или поздно всё так или иначе разъяснится. Рано или поздно всё так или иначе встанет на свои места.

Я ощупал своё тело — всё было на месте: ноги, руки, голова. Это заставило меня взглянуть на сложившуюся ситуацию с чуть меньшим пессимизмом. Одет я был в костюм, ноги были в носках, на шее — галстук. Пальцы коснулись (пола?). Что–то мягкое, ворсистое — похоже, ковёр,

Но почему тут так темно?!

Я встал. Нащупав на руке часы, нажал подсветку. 24:32. Чего?! Какие ещё «24»?!?!?!

Вглядевшись получше, я понял, что запаниковал зря: мои «Монтана» показывали пятый час ночи. 04:32. Успокоившись, я начал медленно приближаться к одному из блестящих прямоугольников. Что же это всё–таки такое?

На полпути я замер. Только сейчас до меня дошло, кто я вообще такой и что препятствовало моему Падению. Последнее воспоминание: кулак Русакова соприкасается с моей челюстью, я нажимаю на курок и… Угу. Так. Выходит, я вырубился, но сейчас очнулся. Угу, так. И ещё раз: угу, так. И, пожалуй, м–да–а…

Когда меня нокаутировали, было три часа дня, сейчас, похоже, царила ночь. Где я был всё это время? Неужели валялся в обмороке?! С моих глаз и мозга вдруг словно кто–то снял фильтры, и реальность явилась во всей своей красе. Тьма рассеялась, неясные очертания стали ясными. Истина первая: я находился дома у Марины (а где же я ещё должен был наводиться?). Истина вторая: блестящие прямоугольники есть не что иное как окно и стёкла в дверцах стенки.

Я ощупал рукой челюсть. Она болела и немного опухла, но сломана, кажется, не была. Ещё почему–то сильно ныл затылок — наверное, я ударился, когда падал. Ну, Русаков… Стоп! А где же он сейчас? И где хозяйка квартиры?

— Марина! — выкрикнул я осторожно, вернее, почти прошептал.

Ничего.

Нащупав выключатель, я пробормотал, усмехнувшись: «Да будет свет!». Свет стал. Диван был пуст. Может, Марина у себя в комнате, а Русаков ушёл? Надо проверить.

Спустя пять минут я убедился, что в квартире нахожусь в полном одиночестве, и что шлюха–хозяйка на пару с санитаром–психопатом куда–то слиняли, заодно прихватив с собой и мой служебный пистолет