Алексей Хапров - Аномалия души

— А для кого я всё это делал, для себя? — парировал я. — Это у меня пропал ребёнок? Это я не находил себе места? Это я кричал, что милиции на всё наплевать?

— Ну и чего ты добился?

— Я хотел помочь тебе найти сына!

— Ну и как, помог? Где он, мой сын?

Я горько усмехнулся.

— Ты хочешь сказать, что позвала меня к себе зря?

— Может и зря.

Последняя фраза точно резанула меня по живому. Я развернулся, вышел из дома и уселся на верхнюю ступеньку крыльца. Мною владели досада и боль. Меня переполняла обида. Несправедливые Натальины тирады ранили меня в самое сердце. А не уехать ли мне, действительно, домой? Какой прок лезть со своей помощью, если тебя за неё только попрекают?

Сзади раздались тихие шаги. Скрипнула дверь. Наталья вышла наружу и уселась подле меня.

— Серёжа, прости меня, пожалуйста, — тихо проговорила она. — Мои нервы стали совсем ни к чёрту. Господи, какая я дура! Совсем не думаю, что говорю.

Её рука обвила мою шею. В щёку чмокнул поцелуй.

— Ладно, проехали, — смягчившись, глухо проворчал я.

— Значит, мир?

— Значит, мир…

Обогнув «детскую» по периметру и задумчиво поводив глазами по потолку, отец Агафоний подошёл к письменному столу и извлёк из сумы несколько предметов: старинное, потемневшее от времени, распятие, небольшой металлический кубок и несколько подставок со свечами. Опустив свечи на пол и расставив их в форме креста, он откинул крышку кубка и обрызгал окружавшее его пространство какой-то мутноватой жидкостью. Затем он опустил в кубок конец распятия, подержал его там, что-то пошептал, после чего очертил им линию вокруг себя. В довершении своих приготовлений, он зажег свечи, достал из сумы Библию, положил её перед собой и попросил нас оставить его одного.

Мы вышли.

— Иди в спальню, — прошептала моя будущая супруга и, скользнув по мне загадочным взглядом, подалась в гостиную. — Я сейчас.

Я прошёл в соседнюю комнату и уселся на кровать. За окном посвистывал ветер. По крыше барабанили редкие капли начинавшегося дождя.

Меня пробрало любопытство. Покосившись на люстру, над которой проступали тёмные «разводы», — следы смытой утром Натальей надписи, — я привстал и на цыпочках подкрался к стене. Из «детской» доносилось тихое, походящее на молитву, бормотание. Священник словно кого-то призывал.

В коридоре послышались шаги. Не желая быть застигнутым за своим неприглядным занятием, я в два прыжка снова очутился на кровати. Дверь открылась. В проёме возникла Наталья. В её руке была небольшая, обитая красным бархатом, коробочка. Моя будущая супруга подошла ближе и протянула её мне.

— Я хотела преподнести тебе это в день бракосочетания, — смущённо улыбнулась она. — Но вот решила не ждать.

Я взял коробочку, заглянул внутрь и ахнул:

— «Романсон»? Настоящие?

— Конечно настоящие, — ответила Наталья. — Не могу же я подарить своему мужу фальшивку.

Она взяла лежавшие в коробочке часы, расстегнула браслет и одела их мне на руку. От зеркала отскочили позолоченные «зайчики».

— Это слишком дорогой подарок, — растерянно пробормотал я. — Зачем ты так потратилась? Право же, не стоило.

— По-мол-чи, — мягко отчеканила хозяйка и приложила палец к моим губам. — Это я буду решать, что мне дарить. Мне очень хотелось преподнести тебе настоящую, значимую вещь. А часы — это как раз то, что украшает любого мужчину. Ты в них очень элегантен. Тебе они очень идут.

Натальин презент и впрямь смотрелся великолепно.

— Я твой должник, — констатировал я. — Я обязательно тебе тоже что-нибудь подарю. Что-нибудь аналогичное по уровню.

— Для меня самый лучший подарок — это твоё внимание.

Моя будущая супруга взяла мою ладонь и крепко сжала её в своей руке. Мы потянулись друг к другу и слились в глубоком, страстном поцелуе.

Когда отец Агафоний закончил свой ритуал и снова предстал перед нами, его лицо походило на безжизненную восковую маску.

— Ну? — хором спросили мы.

Наш гость вздрогнул, окинул быстрым взглядом Наталью и уселся на придвинутый мною стул.

Моя будущая супруга поднялась с места и вышла из спальни.

— Ну как? — повторил вопрос я.

Батюшка неуверенно пожал плечами.

— Зла я не почувствовал, — негромко произнёс он. — Есть горечь, отчаяние, недоумение, но зла нет. Чужая душа — потёмки. И в этих потёмках порой трудно сориентироваться. В таких обстоятельствах лучше доверять своим собственным глазам, а не судить по чьим-либо другим. Мне нужно разобраться. Придётся провести ночь на Любавиной топи. Там контакт будет лучше…

Мои глаза непроизвольно расширились. Какие потёмки? Какие обстоятельства? В чём именно ему нужно разобраться? И почему для этого требуется проводить ночь на болоте?

Вернулась Наталья. Она поставила перед отцом Агафонием чашку горячего чая и уселась рядом со мной. Мы переглянулись. В глазах моей будущей супруги светился вопрос. Я недоумённо выпятил губу. Мы перевели взгляды на батюшку. Он неподвижно сидел на месте и смотрел куда-то перед собой. Наконец он очнулся, опасливо покосился на Наталью и тихо, словно читая проповедь, вымолвил:

— Жил на свете один мальчик. Он был угрюм и замкнут. У него не было друзей. Большей частью он гулял в одиночку, играл сам с собой. Иногда принимал в свои игры живущую неподалёку девочку. Он мечтал побыстрее стать взрослым, он хотел быть лётчиком, он стремился служить человечеству верой и правдой, помогать людям ежедневно и ежечасно, и всеми своими делами, всеми своими поступками оправдывать высокое звание Человек. Но однажды явился злой Демон, который прервал его, едва успевший начаться, жизненный путь. И теперь его безгрешная, чистая, ещё не замутненная чернотой жизни душа пребывает в непреходящем смятении: почему и за что его обрекли на жертву? Жертву плотских, похотных помыслов.

Отец Агафоний поднялся со стула и, не попрощавшись, направился к выходу, так и не прикоснувшись к предложенному ему чаю.

Я посмотрел на свою будущую супругу. Она сидела ни жива, ни мертва.

— Ты что-нибудь поняла? — прошептал я.

Наталья помотала головой.

— Нет. А ты?

— Я тоже.

— Какой-то невнятный, маразматический бред!

— Однако, в нём наверняка есть определённый смысл, — возразил я и бросился вслед за уходившим священником.

Я нагнал его у калитки.

— Погодите, святой отец. Вы же толком так ничего и не сказали. Может вы не хотели говорить при Наталье? Так скажите мне одному. Что у нас всё-таки происходит?

Отец Агафоний поморщился от моросящего дождя, бросил взгляд на моё запястье, где сверкали подаренные Натальей часы, окинул меня острым, пронизывающим взором и сухо проговорил:

— Я пока не уверен. Мне нужно разобраться. Господь справедлив. Он воздаёт каждому по его делам. И ежели нечестивец хочет смягчить подобающую ему кару, ему нужно не медля обратиться к Господу с раскаянием, отвратить от себя пленившее его зло, и отныне творить только добро. Может этим он и вымолит себе хотя бы частичное прощение.