Анна Белкина - G.O.G.R.

— Чёрт! — чертыхнулся Пётр Иванович и метнулся на поиски других живых людей.

По обеим сторонам коридора торчали неодинаковые двери, Пётр Иванович поочерёдно дёргал за ручку каждую из них. Он на полном скаку ввалился в первую попавшуюся открытую дверь и застыл на пороге. Серёгин попал в препараторскую, и прямо перед ним на каталке под простынкою возлежал, ожидая вскрытия, некто неживой и остывший, отмеченный бирочкой на большом пальце правой ноги. Но это ничего, это в порядке вещей. Однако под пустым операционным столом сидел прямо на выдраенном с хлоркой кафеле пола вполне живой врач, одетый по-врачебному, во врачебной марлевой повязке. Сидел и, вращая нечеловечески безумными глазами, издавал такие звуки, какие мог бы издавать нестарый козлик.

Пётр Иванович медленно обогнул каталку и приблизился к врачу. Врач был слишком забацан, чтобы видеть что-либо вокруг себя, он оставался на своей волне и блеял, пялясь куда-то в космос. Серёгин не стал беспокоить врача — всё равно бесполезно. Он просто достал мобильный телефон и позвонил начальнику.

Ответ Недобежкина походил на рык изголодавшегося велоцираптора. Пётр Иванович отодвинул телефонную трубку подальше, спасая себя от глухоты на левое ухо.

— Так! — авторитетно заключил Недобежкин, когда излил эмоции. — Сейчас я приеду сюда с Ежонковым — пускай пушит этих врачей-недоучек! Я узнаю, кто его украл!

«Украл» — да, эта простая и прагматичная формулировка оказалась для Серёгина в новинку. Он поддался мистическим веяниям Сидорова и поверил в то, что этот Генрих Артерран воскрес, как настоящий верхнелягушинский чёрт… Потом он запортил «врачей-недоучек» «звериной порчей» и преспокойненько устроил отсюда ноги на все четыре стороны.

Серёгин сел около «камлающего» врача и стал дожидаться прибытия «отряда Альфа» в составе Недобежкина и Ежонкова.

— Ме-е-е-е-е! — выводил «эскулап» и не шевелился.

— Ме-е-е-е-е! — отвечала ему из коридора уборщица.

Пётр Иванович вынужденно прослушивал их «концерт» и его мозги уже порывались выскочить из черепа и присоседиться к сидящему на полу врачу…

Недобежкин и Ежонков приехали достаточно оперативно — минут за десять.

— Серёгин! — послышался в коридоре рокот Недобежкина.

— У, вот это — уделали! — оценил голосок Ежонкова. Наверняка Ежонков нашёл уборщицу.

— Я тут! — подал голос Пётр Иванович, отковырнувшись от пола и покинув врача. Врач же признаков интеллекта не подал — только взмемекнул так же, как уборщица.

Недобежкин распахнул дверь и ворвался в препараторскую, как какой-то пароход.

— Серёгин! — выдохнул он и приподнял простынку над хладным лицом ушедшего из жизни незнакомца с бирочкой. — Чёрт! — пробормотал милицейский начальник и бросил простынку на место. — Ну, что? — и вперил сверлящий взор в блеющего врача.

— Вот… — буркнул Серёгин, кивнув в сторону «попорченного» врача. — Уборщице не лучше.

— Чёрт… — повторил Недобежкин и развернул могучий корпус к двери. — Ежонков!! — призвал он психиатра. — Колеси сюда — тут у нас «козлёнок» завёлся!

Ежонков вплыл в препараторскую, не спеша и жуя пончик. У него в руке был целый пакет пончиков. «Суперагент» съедал пончик за четыре укуса и доставал следующий. Пётр Иванович сегодня только позавтракал в половине седьмого утра. Стрелка часов зашкаливала уже далеко за полдень — было часа два — но есть Серёгину почему-то как-то не хотелось: видимо, была не та обстановка.

Глянув сытыми глазами на врача, Ежонков прогулялся по препараторской, доел пончик и потянулся за следующим.

— Хватит! — осадил его Недобежкин. — Уже десятый точишь! Знаешь, что в пончиках пятьсот калорий на сто грамм??

— А когда это ты диетологом заделался? — осведомился Ежонков, глянув на начальника исподлобья. — Давай, лучше, пушить их будем, а то уже вечер! Моя жена и так думает, что я ей изменяю! А я у тебя тут воюю с козликами и с осликами!

— А твоя жена хорошо видит? — поинтересовался Недобежкин, плюясь сарказмом.

— А что? — не понял Ежонков, съедая пончик. — Серёгин, не хочешь? — он протянул Петру Ивановичу свой пакет.

— Нет, спасибо, — отказался от жирной пищи Серёгин.

— А то, — рыкнул Недобежкин Ежонкову, — что если бы она у тебя хорошо видела — никогда бы не подумала, что ТЫ ей изменяешь! Посмотри на себя: ты же колобок на ножках! Работай, давай, а то на глазах жиреешь!

— Бе-бе-бе! — огрызнулся Ежонков, высунув язык. — Не забывай про быка, Васёк… — пробубнил он себе под нос и подошёл к врачу на мягких лапах. — Давай-ка посмотрим… Неудобно сидит! — оценил Ежонков позу «пациента». — Васёк, потрудись?

Ежонков хотел, чтобы Недобежкин усадил врача вон на тот приземистый стул, который торчал у самой стены. Врач был тщедушен, не весил и семидесяти килограммов, но Недобежкин отказался поднимать его и тащить на стул.

— Внуши ему, и он пойдёт! — огрызнулся милицейский начальник и занял тот самый приземистый стул своей персоной.

Пётр Иванович тихо хихикнул, а Ежонкову ничего больше не оставалось, как прекратить питаться пончиками и начать работу. Под действием гипноза врач замолчал. И всё. Он сидел на полу и молчал, как рыба и не проронил ни словечка, несмотря на все пассы Ежонкова. Недобежкину довольно быстро надоело смотреть, как Ежонков тут танцует в мертвенном свете бестеневой лампы. Милицейский начальник поёрзал на стуле, который оказался достаточно скрипуч, и вынес вердикт:

— Бросай и волоки уборщицу!

— Но он уже почти раскололся! — возразил Ежонков, который не хотел утруждать себя «волочением» уборщицы. Кстати, последнюю назвать стройной можно было бы, да. Но с большой натяжкой, закрыв глаза на пару троек/четвёрок/пятёрок лишних килограммов.

А врач смотрел в одну и ту же никому не известную точку пространства, и выражение его лица напоминало морду судака. Варёного судака.

— Ну, да, — скривился Недобежкин, бросив быстрый взгляд на несчастного врача. — Не блеет — значит, раскололся. Волоки уборщицу, увалень!

— Точно внушу тебе, что ты — бык! — огрызнулся Ежонков.

Тащить уборщицу сам психиатр не стал. На помощь Ежонкову пришёл Пётр Иванович, и они вдвоём выловили уборщицу из мутной лужи и привели в препараторскую. Уборщица даже переставлять ноги сама не хотела, а только безвольно тащилась, поддерживаемая под локотки. Да, весила она немало: килограммов восемьдесят при росте в метр с кепкой.

Тоже, наверное, любит пончики, как Ежонков…

Состояние уборщицы оказалось не менее тяжёлым, нежели чем состояние врача. Когда Ежонков погрузил её в гипноз — она замолчала и всё, дальше дело не пошло. Чего Ежонков только не делал с её заколдованным мозгом — никакого отклика не получил. Пришлось и уборщицу бросить.