Анна Белкина - G.O.G.R.

Прослушав ещё раз рассказ Ершовой про «милиционера Геннадия», который с её слов был без пяти минут супергероем, Недобежкин хотел уже её отпустить восвояси. Но тут Ежонков вспомнил, что она так и не нарисовала его портрет.

— Чёрт! — хлопнул себя по лбу Недобежкин. — Замотался с этими… Блин… Ой, простите… — милицейский начальник вспомнил, что Ершова сидит в его кабинете, и, ругаясь при ней, он дискредитирует всю милицию.

Калугина пока что посадили в изолятор, и он там невменяемо орал, что «всех перережет» и «всех пересажает». Недобежкин пропускал всё это мимо ушей — кому нужны пьяные бредни? Он сидел за своим столом и терпеливо ждал, пока Ершова закончит водить по бланку протокола его авторучкой «Паркер» с золотым пером, и предъявит рисунок.

Кепка таджика Зурабджана и пятнистая тряпка были отправлены на экспертизу. Результат будет завтра… Завтра, завтра… Недобежкин нервничал, и считал, что его все кормят завтраками. Да ещё и Ершова эта с портретом своего «супер Геннадия» копается. Чтобы не тратить время зря, милицейский начальник решил пока что позвонить в Москву и выяснить про капитана Зубова. Зубов под гипнозом сказал: «Петровка, Главное управление», и это здорово облегчило поиски. А результат опять же — будет завтра! Недобежкин едва не швырнул телефонную трубку, уже руку занёс…

— Готово! — слишком весело для себя воскликнула Ершова и уронила рисунок на пол. Под гипнозом все ведут себя странно, поэтому Недобежкин аккуратно положил трубку телефона на рычаг и поднял с пола рисунок Ершовой.

— Новая версия, — проворчал милицейский начальник, узрев «шедевр».

— Оп-па! — присвистнул Пётр Иванович, увидав, кого нарисовала свидетельница.

— Упс! — так отреагировал Сидоров.

— Ну-ну, — типичная реакция Смирнянского.

— Ну, я же говорил, фашистский агент! — подпрыгнул от радости «суперагент» Ежонков. — Ну, ребята, теперь всё сходится!

На этот раз Ершова изобразила Генриха Артеррана. Да, нет сомнений — это он. Он и бандит Тень, и поддельный Мильтон из Донецкого филиала, и «верхнелягушинский чёрт», и «звериный гипнотизёр», и хозяин базы «Наташенька», и владелец подземелья. Теперь он сделался ещё и «милиционером Геннадием». Да, ныне про него всё известно, кроме того, кто же он по-настоящему. Прагматичный Недобежкин не верил в барона, который, попробовав образец, обрёл бессмертие — так не бывает. Серёгин тоже не верил: проект «Густые облака» — это чистая афёра, которую раздули до размеров Юпитера. И, даже если выкушать все ихние «образцы» — ничего не получится, кроме расстройства желудка…

Ершова наконец-то получила возможность идти домой и исчезла за дверью. Пётр Иванович с Недобежкиным, прихватив Смирнянского и Ежонкова, отправились в изолятор: решили показать Зубова-Калугина Поливаеву, а заодно и Зайцеву. Сидоров отправился за ними: а вдруг Калугин решит наброситься на них с кулаками??

Калугина решили не трогать — пускай сидит, кажется, он уже немного присмирел. Лучше уж подвести к нему Поливаева. Сидоров так и сделал — подвёл Поливаева, а Пётр Иванович спросил сего свидетеля, установив на Калугина указующий перст:

— Этот человек выкрал вашу соседку Ершову из её квартиры?

Поливаев посмотрел на Калугина-Зубова с выраженным сочувствием и, горько вздохнув, молвил:

— Эээ, начальники, тот мужик был — ух! А этот? Этот ещё хуже меня алкаш. Я хоть что-то соображаю, а он даже не стрижётся…

— Ясно, — буркнул Недобежкин, и Поливаев в компании Сидорова отправился обратно, в свою камеру.

Надо будет Подклюймухе звякнуть, чтобы он приехал, увёз его назад и впаял ему положенные пятнадцать суток.

— Зайцеву покажем? — осведомился у Недобежкина Пётр Иванович.

— А как же? — согласился Недобежкин. — Зайцев у нас «главарь сей басни». Он должен всех в лицо узнавать!

— У басни не главарь, а мораль! — осторожно влез Ежонков.

— Не придирайся к словам, моралист! — огрызнулся уставший от работы Недобежкин. — Сидоров, тащи Зайцева!

Сидоров пошёл и послушно притащил отощавшего, грязного и дрожащего Зайцева.

Зайцев умолял всех вокруг себя, чтобы его отпустили обратно в Верхние Лягуши. И какой смысл теперь ему играть в эту игру? Сам же рассказал, как общался со всеми этими «чертями»! когда Сидоров втолкнул «главного чёрта» в камеру к Калугину — тот оглядел всех затравленным взглядом циркового волка и плаксиво заныл:

— Зачем вы меня здесь держите? Я же участковый…

— Зайцев, не ломайте комедию!! — отрубил Недобежкин и показал на Калугина, который засел на дальние нары, и поджал под подбородок грязные коленки. — Вы его знаете?

Да, судя по виду, этого субъекта можно было бы принять за одного из верхнелягушинских алкашей — на уровне тракториста Гойденко. Но дело в том, что Зайцев отлично знал всех этих алкашей в лицо. А вот такого — не знал.

— Н-нет… — прохныкал Зайцев, уверенный, что такой тип, как Калугин-Зубов никогда не проживал у него на участке.

Единственным, кто опознал Калугина-Зубова, оказался Григорий Григорьевич Синицын. Увидав его, Синицын присел на корточки, заглянул в его бородатую физиономию и изумлённо выдохнул:

— Зубов?

Зубов пошевелился на нарах и что-то промычал в ответ. Синицын даже испугался, увидав, во что превратился «вечный студент» Зубов. Неужели, и ему «подарили» такую же «порчу», что превращает нормального человека в некую полуобезьяну? Зубов пошевелился, спустил босые ноги на пол и гугниво пробубнил:

— Зу-зу… Зубов. Капитан милиции Денис Зубов…

— Ну, что, Синицын, ты знал, что твой Зубов — капитан милиции? — осведомился Смирнянский. — Даже я удивился, когда он нам выдал эту историю.

— Не-нет, не знал… — пробормотал Синицын, для которого Зубов оставался безалаберным «вечным студентом» и не более. Хотя, может быть, он всё-таки, закончил институт? Нет, это не про Дениса «Дантиста» Зубова! Зубов, скорее, выдернет себе зуб, нежели ухитрится заполучить диплом!

А потом — Ежонков решил гипнотизировать Серёгина.

— С применением «петушиного слова»! — заявил Ежонков. — И сейчас Серёгин нам расскажет по порядку, каким образом Зайцев его уделал!

Пётр Иванович не особо любил, когда его гипнотизировали. Это было не больно, только самолюбие тихо фыркало о том, что его задели. Обычно Серёгин привык побеждать свои недостатки с помощью силы воли… Но только не сейчас, когда сила воли отползает в угол пред «звериной порчей».

Когда Ежонков посадил его на стул и начал гипнотизировать — Пётр Иванович почувствовал себя клоуном в цирке. На него уставились пять пар внимательных глаз — и каждые глаза ожидали от Серёгина сенсации. Пётр Иванович решил отстроиться от них и погрузиться в свои мысли, но глаза так сверлили своими взглядами, что Серёгин прямо физически ощущал их на себе.