Анна Белкина - G.O.G.R.

— Это — Зубов, — решил вдруг Антон Кайдаш, едва выдавливая слова от волнения, которое охватило его при виде внезапно нашедшегося друга. — Денис Зубов…

— И что вы собираетесь с ним делать? — поинтересовался Недобежкин, который в душе страстно желал освободить камеру от Зубова.

— Зубов поедет с нами в Москву! — обрадовал Недобежкина секретчик Кузнецов. — С ним ещё много работы. Как вы нашли его? — неожиданно спросил он не у Недобежкина, а почему-то у Серёгина, который на весу царапал в протоколе опознания слово «Узнали».

Недобежкин сделал Серёгину незаметный для остальных знак «Молчи!», и Пётр Иванович притворился, что замешкался, составляя протокол, а милицейский начальник сказал:

— Он был в плену у «Динозавров». Сидел в подвале. Удивительно, как они ещё не убили его?

— Понятно, — кивнул «секретчик» Кузнецов. — Всё, мы забираем его.

Зубов безропотно поплёлся туда, куда повели его эти москвичи. Он им безоговорочно верил, потому что страстно желал вновь обрести свою утерянную личность и стать тем, кем был до знакомства с таинственной и мистической «бандой Тени». Москвичи вывели Зубова на улицу и посадили его в свою машину. Кузнецов забрал у Серёгина копию протокола опознания, и — всё, они исчезли за поворотом улицы Овнатаняна.

Почти одновременно с тем, когда забрали Зубова — был привезен несчастный Кашалот. Недобежкин, как только увидел его — так сразу распорядился, чтобы «Большого Динозавра» тащили в допросную. Кашалот похудел ещё больше — брюки на нём повисли парусами.

— Вы угробите меня! — застонал он в лицо Недобежкину. — Сколько можно? Хотите расстрелять — давай, рази! — он бы начал бить себя в грудь, не будь его руки стянуты наручниками.

— Успокойся, Кашалот! — отрезал Недобежкин, брезгливо морщась при виде разнюнившегося бандита, чьи усы повисли унылыми сосульками, как у вымокшего таракана. — Ты от нас кое-что скрыл, и теперь это всплыло! Придётся расколоться!

— Да что вы от меня хотите?? — рыдал Кашалот на весь коридор, а Казаченко тащил его в допросную. Его крик всех пугал, из кабинетов то и дело высовывались большеглазые головы и провожали Кашалота изумлённым взглядом.

Недобежкин пошёл к себе в кабинет и позвонил Ежонкову.

— Приезжай, — сказал он гипнотизёру. — Кашалота подвезли. Расклеился, чёрт, возьми, как каракатица какая-то.

— О’кей! — Ежонков согласился на редкость охотно, что за ним наблюдалось крайне редко. Обычно «суперагент» ныл, что занят, или хныкал про жену. — Жди меня, и я приду! — пропел он в трубку и скрылся в гудках. Очевидно — прыгнул на мопед и рванул по шоссе, нарушая все правила, которые только содержит свод ПДД. После поездки в Верхние Лягуши жена отобрала у гипнотизёра «Ниссан Патруль 4 Икс», отдала его в автосервис на покраску, а потом — закрыла в гараже и поменяла замки, чтобы Ежонков не добрался до роскошного автомобиля и не испортил его снова.

Кашалот вконец скис, и на его лице чётко выделялись скулы. Он затравленно сидел на самом краешке стула и был похож на замученного лагерного узника, которого не кормят и стегают плётками. Скрупулёзный и дотошный Пётр Иванович снова был призван отвечать за протокол и теперь сидел за столиком в углу допросной над листом бумаги и ждал, когда Кашалот начнёт говорить. Недобежкин же восседал за письменным столом на середине допросной и тоже ждал, когда Кашалот начнёт говорить. А Кашалот говорить не спешил. Он только проклинал всё, что видел и всё, что слышал. А так же — дёргал скованными руками и шмыгал носом. Он пытался отказаться от «дани людьми» и обвинял Утюга в «запойной брехне», обзывая его «брехливым кротярой». Ежонков топтался на траверсе стола Недобежкина, заглядывал милицейскому начальнику в глаза и задавал немой вопрос: «Вспушить?».

— Давай! — наконец-то санкционировал Недобежкин, опасаясь, что от нытья Кашалота у него опять станет «вот такая голова».

Пообщавшись с Ежонковым и его маятником, Кашалот сразу же успокоился и начал рассказывать стихотворение «Бородино». Потом Ежонкову показалось, что «Бородино» — слишком длинное стихотворение, он попросил толстого бандита прервать декламацию и вопросил у него:

— Вопросы есть?

— Вопросов нет! — бодро отреагировал Кашалот. Он подёргивал скованными руками, а будь его руки свободны — принялся бы охлопывать свои карманы в поисках ручки.

— Я приказывал своим «быкам» ловить бомжей… — пискнул Кашалот, заслышав вопрос о «дани людьми». — Это Тень… Взрывал мои заправки… Он сказал, что не будет взрывать за дань людьми. Своих врагов я тоже ему отдавал. Зачем — не знаю. Тень их ест.

Всё, больше Кашалот ничего не мог сказать даже под гипнозом. Слова «Тень их ест» «Большой Динозавр» повторил раз шесть, или семь.

— Запёрло! — вздохнул Недобежкин, а Пётр Иванович поставил в протоколе точку. Ну что ж, хоть так, а Кашалот всё равно, признался. Каких именно врагов он «отдавал» Тени «на съедение» — от Кашалота так и не добились. Он назвал фамилию Зубова, а потом — «пустил быка».

Недобежкин дал добро на выведение Кашалота из транса и тот, услышав команду «Проснись!», свалился со стула на пол. Придя в себя, Кашалот заревел горючими слезами, что вокруг него одни волки.

— Завёл пластинку! — буркнул Недобежкин и встал из-за стола. — Пора забить его в кутузку и больше никогда не выковыривать оттуда, пока не отсидит!

Эксперты-графологи и переводчики в Киеве мучились с тетрадкой Семиручки почти что две долгих и нудных недели. Наверное, они там, у себя в лабораториях, пыхтели и потели, пока им удалось выделить текст на обгоревших страницах, разобрать не самый каллиграфический почерк. И плюс ко всему перевести написанное с немецкого на русский язык. Недобежкин звонил им через день, задавал вопросы, а они кормили его завтраками и рассказывали про небывалую сложность полученного задания.

— Если бы она не обгорела — прочесть написанное было бы куда легче, — оправдывался всегда один и тот же киевский голос на другом конце телефонного провода, заставляя Недобежкина тихо злиться на бывшего председателя Семиручку, который не смог уберечь от возгорания вверенный ему верхнелягушинский архив.

В тот день работы было много. Хотя, Пётр Иванович уже и не помнит, когда в последний раз у него было мало работы. В кабинете Недобежкина — прямо на самой середине — прочно расположился Ежонков. Перед ним стоял стул, а на стуле сидел в трансе сержант Сидоров. Сидоров с большой неохотой согласился на гипноз, но его заставил Недобежкин, которого Пётр Иванович застращал своими рассказами про фантастическую силу, которой якобы обладал сержант. Милицейский начальник отлично помнил, как Сидоров вещал про катакомбы и Генриха Артеррана, который водил его по подземным лабораториям. А вдруг Сидорову подарили образец, и он теперь у них — мутант?? Но Сидоров отказался подтверждать мутацию: он начинал рассказывать про коридор, про человека в белом халате и про освещённую комнату, но как только подбирался к тому месту, где его в эту комнату затаскивают — начинал вопить не своим голосом, вынуждая Недобежкина и Ежонкова прервать сеанс.