Надежда Лиманская - В железных лапах мотылька

Филумена, выключив фонарь, тихо стояла, прислушиваясь к темноте. Наконец, на лестнице замаячил тусклый свет, появилась сама Матрёна Яковлевна.

– Ну, кажется, всё! Иди, детка, куда ты там хотела!

Была у Филумены мысль пригласить сюда священника. После переезда и окончательного устройства в этом доме. Как там говаривала её знакомая? Как только разгребусь с делами, так сразу и… А тут.

– Матрёна Яковлевна! А разве это не дело священника? Вы только что окрестили наш дом? – В тусклом пламени свечи Филумена заметила, как женщина недовольно поджала губы: – Считаешь нужным? И священника тоже пригласи! Чего уж говорить, дело хорошее! А я твой дом почистила, поняла? От нечисти разной!

Филумена промолчала. Зажгла фонарик, спустилась в подвал. Осветив просторное помещение, заметила у стены свёрнутые матрацы, какие-то сумки. «Неужели строители так всё бросили? Да и бог с ним, пусть стоят, не мешают». Немного повозившись с рычажками, убедилась: свет есть. Подвал осветили две неоновые лампы.

– Замечательно! – воскликнула, зажмурившись. В огромном бойлере что-то щёлкнуло. Автоматически нагреваясь, вода побежала по трубам. Её весёлый звук окончательно успокоил Филумену – А дом-то, не узнать! – услышала восхищённый возглас Матрёны, когда поднялась наверх. – Всё переделано! По-современному! И вода, смотри-ка, горячая есть! – Затем Матрёна заварила травы. К счастью, самой разной посуды в шкафах оказалось достаточно. И что бы мы все без меня делали? – спросила себя Филумена, вспомнив возмущение мужа, когда в первый раз они ехали сюда, осматривать дом. В тот день Ванюша, кивая на ящик с посудой, который она собиралась засунуть в багажник, удивился: – А это куда? Ты что, Меня, прямо сейчас там жить собираешься?

Только сейчас Филумена почувствовала, насколько проголодалась. Матрёна придвинула ей тарелку, на которой аппетитно возвышалась горка белоснежного творога, политого сметаной. Затем осторожно, чтобы не пролить, гостья наполнила высокий бокал молоком.

– Угощайся! – проговорила травница. Затем, будто спохватившись: – Ой! Так это я у тебя в гостях!

Женщины рассмеялись.

– Что-то, вроде новоселья получилось! – констатировала Матрёна Яковлевна. Затем, подойдя к иконе, прислонённой к верхней части кухонного шкафа, провела краешком платка по окладу. – А это от меня! – Не взирая на протесты Филумены, продолжала. – Повесишь в спальне. Хорошая вещь, старинная! От всего дурного убережёт!

– Матрёна Яковлевна! Признайтесь, наконец. Вижу, всё вокруг, да около. О какой-то нечисти, неприятностях говорите. Извините, но весь вечер, как вас встретила, только и слышно. Всё намёки, какие – то! – С досадой, не выдержав, воскликнула Филумена.

– Ладно, девонька, успокойся! Много говорить не стану. Поздно уж, но кое-что расскажу.

Филумена внимательно слушала. Когда-то давно, ещё после войны, поселился в этом доме профессор, академик. Получив Сталинскую премию, а заодно и ключи от этого самого дома, бывшей помещичьей усадьбы. Неплохой был человек. Все его уважали, но немного побаивались. Со странностями был. То здоровается, всем улыбается, а то замкнётся в себе, смотрит на всех зверем, ссутулится и молчит. Слухи ходили об этой странной усадьбе. Страшные. К тому же, дети и молодые женщины стали пропадать в районе. И войне конец, а тут. – А знаешь, Фима, – обратилась к Филумене, переводя разговор, как показалось, в другое русло, – что за лесом? Дальше? – Махнула рукой. – Глупость спросила, извини! Откуда же тебе знать, нечего и спрашивать! Речка течёт. Мирка называется. От слова «мир». Ребятня там летом купается, рыбаков много. Рыбные, говорят, места. Мосточки там. Чуть поодаль – болото! Не было его раньше! Всю жизнь здесь прожила! А вот старушка одна, царство ей небесное, в прошлом году скончалась. Девяносто восемь ей было, представляешь? Так вот, она рассказывала, после каких-то там учений, образовалось, вдруг, второе болото. А в доме этом, – Матрёна слегка постучала по столешнице, – говорили, какая-то лаборатория находилась. Никто из местных никогда не видел людей. Как заходили – выходили, но машины подъезжали, якобы, всегда поздней ночью, а с рассветом, рано утром, отъезжали. – Из рассказа Филумена узнала ещё и о том, что здешние жители предполагали: не зря поселился здесь этот профессор.

С удивлением узнала Филумена другое. Оказалось, Матрёна в прошлом была фельдшером, довольно толковым. Вовсю использовала народную медицину. И досматривала некоторое время профессора, когда того внезапно разбил инсульт.

– Был он не одинок! – продолжала она, – сын у него был. О жене ничего не знаю. А сына Николаем звали. Чуть старше меня. Очень любил его профессор, поздний, желанный ребёнок. Милый такой паренёк, а красавец! Весь в отца! Интеллигентный такой и вообще! – Будто спохватилась. – Да и я. Тогда молоденькая, прыткая. Нравилась я ему очень. Да и профессор, отец его, жаловал меня, как дочь. Уж очень жалко мне было их обоих. Всякое о них говорили прямо здесь, в доме, а я не верила! – Матрёна улыбнулась каким-то своим воспоминаниям. – А потом Коленька исчез, странно так. – Женщина прикрыла глаза, – мне тогда было… А Николаю этому было бы сейчас где-то…

– Да и бог с ним! А дальше? – Филумена нетерпеливо подпёрла кулачком подбородок.

– Дальше? Почти подняла я, профессора нашего, Акима Венедиктовича. Вначале стал ложку сам брать в руки, чашку. Поднимался уж, маленько ходить начал…

Затем Матрёна явно занервничала. Некстати поправила платок, одёрнула складки на юбке. – Ушла я из этого дома! Не смогла дальше находиться здесь. С тех пор и в церковь стала чаще ходить, вернее, ездить. В Бога – то я и раньше верила! Господи, – покачала головой, – в те-то времена! Узнали бы на работе… Ой, да что там!

Затем, будто самой себе: – Не смогла здесь, и всё тут!

– Надо же! – Филумена огляделась. – Работа в профессорском доме, да в те времена? И что за причина такая, – недоверчиво пожала плечами, – заставила уйти отсюда?

– Причина? – очень тихо переспросила Матрёна. Коротко взглянув в тёмное окно, отвела глаза. Уставившись куда-то вниз, уклончиво проговорила:

– Замену мне нашли! Слишком я, по их мнению, любопытной была! А давай-ка, спать, Фимочка, поздно уж!

Как-то странно огляделась вокруг, словно кого-то искала. Или ждала. Филумена, почувствовав неловкость, встала. На всякий случай, спросила:

– Вам постелить на софе, в гостиной? Там более-менее проветрено и сухо, или в комнате дочери?

Матрёна поднялась, вцепилась в икону и почти, заикаясь, проговорила:

– Только не в гостиной! Прошу, тебя! В одной комнате заночуем или я, прямо вот так – домой! К себе!

– Да что с вами такое? Успокойтесь! – не выдержала Филумена, глядя в лицо не на шутку испуганной женщине. Неожиданно стало жаль гостью с её разыгравшимся воображением. Вздохнула: – Как скажите! – Про себя подумала: «Ничего себе! На больную что-то не похожа, эта Матрёна Яковлевна! Здесь ей, видите ли, страшно, а ночью, через лес? Не страшно! Не боится! Глупость какая-то!».