Екатерина Э. - Жертвы

– Погоди, – крикнула я, несколько секунд, и окошко открылось вновь и человек в маске посмотрел на меня, я почувствовала, что краснею, но… – Мне нужно кое-что по-женски, – быстро протараторила я. – Ну, – я подняла руку и покрутила ладонью, получилось что-то вроде жеста а-ля «я ввинчиваю лампочку», – эти дни, понимаешь… – я снова запнулась, резко опустила руку, поняв, что выданный мною жест какой-то странный и неподходящий, щеки просто запылали от румянца, но тут Мясник, к моему облегчению, кивнул, я нервно сглотнула, тоже кивнула и улыбнулась, он закрыл окно и ушел.

Я поела, помыла посуду и легла. Его долго не было и вскоре я уснула. Проснулась от шума открывающегося окна – Мясник поставил на полку небольшую коробочку, взял пустую посуду и ушел. Я не торопясь села, помотала головой, окончательно просыпаясь, и подошла к двери, на полочке стояла упаковка тампонов – их я не очень любила, но… раз не хватило духу произнесли слова «прокладки», виновата сама, деваться некуда.

Следующие два дня Мясник просто приносил еду, а я… я тут же вставала и подходила к двери, но окошко вновь уже закрыто, и слышны удаляющиеся шаги, и снова только серые бетонные стены, невнятный гул и тусклый свет одинокой лампочки.

Я приуныла, внутри меня словно бы что-то перегорело, – а ведь и правда – что дальше-то? Ну не стало на земле тех четверых ублюдков – от этого не исчезли мои воспоминания, ни один момент из тех дней, от этого не исчезла злоба, что давно поселилась во мне… Да – внутри меня определенно стало спокойнее… но вот смогу ли я измениться… бывает ли такое?.. такое должно быть!

На следующий день Мясник сам принес мне листок и ручку. Я улыбнулась этому, а потом задумалась – а ведь больше некого писать, четвертого, Данилы, уже нет. Я отрицательно помотала головой и пожала плечами, тогда человек в маске взял листок, написал что-то и протянул мне – «Это были все?». Я улыбнулась, хотя мне показалось, что получилось грустно, и кивнула.

– Четвертый был, но… – я запнулась, – но смерть его уже нашла.

Мясник кивнул и ушел, а я совсем загрустила – казалось, та ниточка, что вдруг связала нас, как-то стала тончать, того и гляди – порвется.

Вскоре Мясник принес мне еду, а потом забрал пустую посуду…

И потом снова ничего – только безликий бетон, давящий, холодный, серый, очень серый, слишком серый… я впервые заметила, что серый цвет стен, смешиваясь с тусклым теплым светом лампочки, становится словно чуть зеленоватым… а может мне только так показалось… Я вдруг вспомнила свою комнату в отцовском доме, когда она стала совсем моей, уже после того как мама и брат пропали. Мне было шесть лет, отец отвез меня к бабушке в деревню, где я пробыла около двух месяцев, а когда вернулась, обнаружила уже свою! комнату – всё, больше ничего в ней не напоминало о брате, и как мне тогда это понравилось – что это только мое! Я была королевой, а это мое маленькое царство. И я охотно в нем убиралась, даже наоборот – я не позволяла там убираться никому, кроме меня. Я была с детства немного ревнивая, как к людям, так и к вещам…

Через некоторое время я с некоторым удивлением снова уловила шаги за дверью, Мясник подошел, но открыл не окошко, а саму дверь, вошел, в его руках мешок, на секунду в моей душе смятение: вот так – стала не нужна – на стол. Но я послушно встала, хотя сердце и забилось тревожно и быстро, Мясник молча надел мне на голову мешок и повел – привычный путь, привычные несколько шагов, но какие же они были короткие в этом раз, и вот – снизу в мешок бьет яркий белый свет – мы в «операционной». Но человек в маске повел меня не к столам или стулу, как я уже было подумала, а привычно подвел к стене, привычно пристегнул к ней и снял мешок. Я сначала зажмурилась, но потом все же открыла глаза и присмотрелась – передо мной знакомая картина: мужчина и женщина растянуты на столах, ребенок привязан к стулу, я впервые отметила, что стул был не детским, он был рассчитан на взрослого человека, и от этого мальчик на нем казался совсем крохой… Я отвела взгляд и нервно сглотнула – этих людей я уже не знала, я видела их впервые.

Мясник взял нож и начал привычную «процедуру», он начал с ребенка… Я стояла, свесив голову, лишь изредка поглядывая на происходящее – без жгучей ненависти на мучения ребенка смотреть было не то что больно, а противно, даже гадко, крики мальчика врезались до самого сердца и хотелось, чтобы все быстрее закончилось…

Закончив с ребенком и с женщиной, Мясник вдруг подошел ко мне, стянул со своей правой руки окровавленную резиновую перчатку и за подбородок поднял мою голову, я не сопротивлялась, я послушно посмотрела на него – он не стал вдруг мне противен, не начал вызывать отвращения, нет, вовсе нет – он по-прежнему вызывал у меня восхищение, просто какое-то собачье чувство восхищенности – он все так же был тем, кто исполнил мои мечты, исполнил так, как я даже не мечтала… а это – то, что я вижу сейчас – что ж, за все своя цена…

Мясник довольно долго смотрел на меня – он словно бы изучал мои эмоции, я делала тоже самое – я вглядывалась в его глаза и видела в них странный блеск, жгучий и в тоже время надменно-холодный, его глаза стали чистыми, небесно-голубыми, совсем без примеси серости. И это было красиво…

Он сделал шаг назад, еще раз глянул на меня, а потом взял и отстегнул мои руки и ноги, и протянул мне нож.

Нет – я точно знала – пытать я не смогу. Я нервно закусила нижнюю губу – мне не хотелось обидеть его, но… я нерешительно помотала головой.

– Нет, прости, я не смогу, как ты, – я заметила, как Мясник напрягся, в его глазах промелькнуло замешательство, даже гнев. – Мне нравится смотреть, – соврала я, хотя… с Пашенькой-то и его друзьями мне и правда нравилось смотреть, очень нравилось. – Можно я буду смотреть… только смотреть… – Мясник очень въедливо уставился на меня, я чувствовала – он взвешивает мои слова, принимает решение.

– Мне нравится просто наблюдать… – добавила я, борясь с искушением отвести взгляд.

И вот: едва уловимое движение под маской – его лицо расслабилось, челюсти разомкнулись, он посмотрел на меня уже немного недоверчиво, но в тоже время заинтересованно. А потом, буквально через секунду, его челюсти снова стиснулись, взгляд вновь стал холодным, он кивнул и направился к столам, оставив меня свободной, совершенно свободной: ни связанной, ни прикованной, ни ногами, ни руками – я могла спокойно ходить по комнате… Я могла бы даже, наверное, тюкнуть его чем-нибудь по голове и бежать, но такой мысли мне тогда даже в голову не пришло – я спокойно встала около стеночки, где была прикована буквально минуту назад, и принялась послушно наблюдать за тем, как он медленно убивает мужчину…