Дэвид Ван - 4 руки. 18+

Фанаты, признаться, очень странный народец. Нет, я понимаю, это обидно, когда те, в кого ты веришь, проигрывают десятый раз подряд, но разве это не наталкивает на определенные мысли? Может, нужно перестать давать шансы этой команде и присмотреться к другим ребятам, не истязая каждый раз свою бедную жену?

Эти же мысли, кстати, могли бы посетить и жену Бутча, которого она прощала каждый раз. Но увы…

Моя квартира находилась на четвертом этаже. В соседней квартире жила пара, переехавшая в наш дом год назад. Пара, которая вела себя на удивление скромно. Поначалу это даже казалось немного подозрительным, но мои подозрения развеялись после того, как я узнал, что они врачи и настолько уставали на работе, что у них не то что не оставалось сил на ругань или прочее привлечение моего внимания – они не ели толком и просто-напросто с ног валились. Иногда на выходных они угощали меня своей домашней выпечкой. На прошлой неделе это был небольшой черничный пирог.

– Все-таки мы трудимся на благо общества, Марк. Пусть и в разных сферах, – с улыбкой сказала Маргарет, протягивая мне пирог, тепло пахнувший тестом и чуть кислой черникой.

Чем-то они напоминали мне моих покойных родителей.

Соседи на пятом этаже меня тоже не беспокоили, я плохо был с ними знаком, но не сомневаюсь, что это было к лучшему.

Я только знал, что один парень сверху постоянно был в разъездах по другим городам и странам, отчего мне было немного завидно.

Ведь этот кусок дерьма ни хера не заслуживал поездок за счет своей жалкой малюсенькой конторки, которая вцепилась в его глотку и высасывала из него жизнь капля за каплей. Он путешествовал по миру, торгуя слащавым лицом, рекламируя услуги, от которых всех тянуло блевать в ближайшее помятое ведро или любую другую емкость. Они все скудно давили улыбки из своих полумертвых лиц, зная, что никто из них уже не выберется из этого колодца смрада.

Я подошел к входной двери и позвонил дважды.

Невыносимо было стоять у собственной квартиры, не имея возможности попасть внутрь, потому что молоденькая проститутка, которая жила у меня, потеряла свой комплект ключей.

Ненавижу ходить в гости и звонить в двери. Такое чувство, что сейчас из двери, словно черт из коробки, выпрыгнет ведущий глупого телешоу для ожиревших любителей провести вечер на диване и, сверкая своими белоснежными жемчужными зубками, поставит меня в центр студии на табуретку, а затем заставит здороваться со всеми и читать речь, которую я забыл. Есть что-то паническое в звонках. Некая тревога. Не люблю это дерьмо. Гостей тоже терпеть не могу. Они, как шумные блохи, прыгают, гогочут и балагурят, а потом уходят, оставляя тебя одного. Одиночество. Все об этом знают, но никто не чувствовал его так, как чувствовал я, будучи окруженным тысячью людей. Многоликая пустота.

Я почувствовал, как Вэлма подошла к двери и, встав на мысочки, посмотрела в дверной глазок. Я очень ценил ее осторожность. Секунду помедлив, она, заскрежетав замками, открыла дверь и сразу же, отвернувшись, ушла обратно вглубь квартиры.

– Чего интересненького? – спросила она, плюхнувшись на диван охрового цвета.

Вэлма постоянно говорила про вещи в уменьшительно-ласкательной форме. Даже на кладбище – гробик, могилка, трупик. Это всегда казалось мне весьма забавным и умилительным в какой-то степени.

Ее голос помогал мне расслабиться и понять, что все хорошо, что я в безопасности. Вэлма была хорошей актрисой, однако я все же чувствовал напряженные нотки в ее голосе.

Я снял плащ и повесил его вместе с шарфом и шляпой. Сменив остроносые кожаные черные ботинки на бежевые ортопедические тапочки, я прошел немного вперед к столешнице. Мне нравилась моя просторная квартира без коридоров, в которых некоторые вынуждены существовать, словно усатые тараканы в тоннелях, которые прогрызают они своими маленькими-маленькими жвалами.

Подойдя к столешнице, я взял чайник, наполнил его чуть мутной водой из-под крана, поставил на электрическую плиту и повернулся к Вэлме, скрестив руки на груди.

– Ничего особенного, – ответил я. – Просто будь осторожнее, хорошо? – немного строго спросил я.

– Ты каждый раз это говоришь, старичок, – протяжно сказала Вэлма, уткнувшись в модный журнал и жуя фруктовую жвачку.

– И каждый раз ты вынуждена слушать меня, иначе попадешь в неприятную ситуацию, как уже однажды получилось. Я прав? – спросил я.

– Так точно, красавчик, – ответила она, перелистнув страницу.

Я любил ее отцовской любовью и заботился о ней, как о дочери, которой у меня никогда не было.

Все потому что Она не хотела детей. Я до сих пор помню наш разговор. Вернее, их было много.

Я повернулся обратно к столешнице и положил на нее свои уставшие морщинистые руки, несильно сжав ладони в кулак. Тонкий черный галстук повис, словно поводок. Я ненавидел галстуки. В этом было что-то подчинительное. Будто я чья-то собачка или вроде того. Старая столешница слегка треснула под напором, но по-прежнему верно продолжала стоять.

– Какие у тебя новости? – спросил я.

– Сегодня утром была пара заказиков, но я быстро справилась. Затем пробежалась по магазинчикам, купила себе новые трусики и твои любимые…

– Что у тебя с лицом? – я терпеть не мог, когда кто-либо перебивал меня, но сам охотно перебивал собеседника, кем бы он ни был. К тому же я уже знал, что она купила мои любимые острые крылышки из китайского ресторана напротив нашего дома. Их запах стоял на всю квартиру.

Мой доктор запрещал мне есть острое из-за проблем с печенью, но да пошел он на хер. Никто больше не отнимет у меня то, что я люблю.

Что же касается Вэлмы, то она не просто так отвернулась от меня, когда я вошел, и, посмотрев на ее лицо, я убедился в этом. На ее бархатной щеке красовался еле заметный синячок.

– Ничего, – ответила она, закрыв журнал, и уставившись на меня.

– Не ври мне, – сказал я, подойдя ближе к Вэлме и усевшись на стул напротив нее. – Это один из тех утренних парней постарался?

Грязные ублюдки. Неужели эти мразотные свиньи разучились вести себя галантно с прекрасными женщинами, которые сосут их вялые пенисы за деньги, причмокивая при этом! Ни капли уважения! Хотел бы я двинуть по ебальнику этому мудаку или его мамаше, которая не научила своего задроченного сынка общаться с поистине прекрасной половиной человечества.

– Все хорошо. Правда. Не беспокойся об этом, – она встала и медленно пошла в мою сторону.

– Ты знаешь, как сильно я люблю тебя, Вэлма, – она встала позади меня. – Ты – единственное, что осталось у меня, и я…

Я почувствовал запах ее духов совсем близко. Жгучая вонь острых крылышек улетучилась куда-то, и остался только ее запах. Казалось, в квартире не было ничего больше. В городе не было ничего больше. В мире не было ничего больше. Были я и она, положившая свою руку ко мне на грудь, обнимая меня сзади.