Дэвид Ван - 4 руки. 18+

Она пахла кокосом. Эти духи остались у меня после Нее, и на одно прекрасное Рождество я решился подарить их Вэлме. Я помню, как она взяла пузырек своими тонкими аккуратными пальчиками и сразу брызнула ими два раза на шею и один раз на запястье, потерев запястья друг о друга. Ей тогда было всего 12 лет.

Неудивительно, что духи прослужили так долго, ведь обычно проститутки ими не пользуются. Для проституток придумали дезодоранты, чтобы они не так сильно воняли пóтом и не тратили слишком много денег. Прижавшись ко мне сзади и сомкнув обе руки на моей груди, она прошептала:

– Я знаю, Марк. Все хорошо.

Тем вечером мы рано легли спать.

Утром я проснулся со слегка отекшей шеей.

Так как я спал на специальном жестком ортопедическом матрасе и без подушки, я не сильно этому удивился. В легкой полудреме я перевернулся на спину, на несколько секунд остановив свой взгляд на маленькой трещинке на потолке, подвинулся ближе к изголовью и сел. Протерев глаза указательным и большим пальцами левой руки, я окинул взглядом комнату.

Что за вид я лицезрел! Окна были маленькими и годились только грязным засранцам, сидящим в тюрьме с протухшими мозгами в их маленьких серых черепных коробках! Засранцы, я уверен, надеялись на что-то хорошее! Наркоманы и жулики, мошенники и их бляди, накаченные дешевым героином, лежали на скрипучих нарах и выглядывали в такие же маленькие окна, какие были у меня в комнате, надеясь на то, что когда-нибудь они выйдут оттуда, замолив свои чертовы грешки! Хер вам всем! Я посадил вас всех! Я насадил ваши души на этот мраморный массивный кол правосудия! Я пожираю ваши души со сладкой овсянкой, но не запоминаю ваши никчемные лица с вонючими ртами, широко раскрытыми в мольбе о прощении! О нет! Я вершу правосудие!

Вэлма спала на соседней кровати и сладко сопела во сне.

У меня была еще одна комната, но, несмотря на это, мы спали вместе в одной. Вэлма не хотела, чтобы я оставлял ее одну, когда она ночевала тут. Так она чувствовала себя в еще большей безопасности, я полагаю.

В соседней комнате лежали большие, неподъемные картонные коробки со старой фарфоровой посудой, отцовские инструменты, раскиданные по специальным чемоданам, семейные фотоальбомы и прочее ненужное никому прошлое.

Я любил смотреть на Вэлму спящую. Не знаю, что на меня находило в такие моменты. Видимо, это все не удовлетворенный в свое время родительский инстинкт. Странно было его чувствовать, зная, чем она занимается.

Странно было вообще то, что я позволял ей этим заниматься. Одно слово – самостоятельность. Она всегда хотела быть независимой, поэтому зарабатывала тем, что умела делать лучше всего. Я, конечно, ее не поддерживал, однако запрещать не было смысла. Тогда мне бы пришлось посадить ее, и я навсегда лишился бы моей маленькой бунтарки. При первой нашей встрече ей было всего-навсего десять лет, и я не думал, что уже в этом возрасте девочки могут прикидываться шестнадцатилетними и делать то, что делала она. О ее заработке я узнал, когда ей было пятнадцать. Я застукал ее в объятиях прыщавого парня из местного технологического колледжа, который любил совать свои пальцы куда не надо.

К слову сказать, сейчас его тело покоится на городском кладбище. Прошлой зимой он подрабатывал электриком и поджарился на месте, когда залез в щиток одного бара, чтобы устранить неполадки в сети. Это был грустный Новый год для его матери-одиночки.

Тогда, увидев меня, он бросился бежать. Он знал, кто я такой, а я знал, что так быстро бегают только те парни, которые что-то нарушили. Конечно, он и не догадывался о том, что Вэлма была еще несовершеннолетняя. Она умело пользовалась косметикой.

Так или иначе, занимаясь петтингом посреди улицы, можно было схлопотать большой штраф и попасть в базу данных, чего он явно не хотел. Тогда мы с Вэлмой очень долго разговаривали, кричали и даже разбили дешевый, но неплохой сервиз. Бессмысленные жертвы в виде белых фарфоровых чашечек с ласточками у краев и таких же красивых блюдец. Это был ценный опыт в воспитании и для меня, и, надеюсь, для нее.

Я ничего не знал о ее родителях и никогда не спрашивал ее об этом. В конце концов, раз уж она от них ушла, они не были ей хорошими родителями. Это единственное, что я знал наверняка.

Ее тело было накрыто одеялом, но пяточки игриво выглядывали наружу. Понятия не имею, как в такую жару она могла спать под одеялом.

Я был влюблен в ее рыжие густые вьющиеся волосы. Она как-то хотела подстричься налысо и, пожалуй, этот бой я выиграл, но надолго ли? Она выглядела как обычная молоденькая озорная девчонка, которая позволяла партнеру на первом свидании не только поцелуи. Моя маленькая бунтарка могла влюбить в себя любого. Особенно когда улыбалась, немного обнажая белоснежные зубы, и на ее слегка веснушчатых щечках появлялись маленькие ямочки. Ее голубые глаза всегда блестели тем огоньком, который был у Нее. Скорее всего, именно поэтому я ее приютил. Повторюсь, но Вэлма была хорошей актрисой и улыбалась она часто, вне зависимости от того, что она чувствовала внутри.

Я посмотрел на свои ноги, которые понемногу начинали преть. Они были накрыты старой белой простыней, и я хотел поскорее от нее избавиться и принять душ.

Однако моя лень, похоже, проснулась сегодня раньше меня, и я решил еще немного посидеть в кровати. В конце концов, я проснулся раньше положенного и мог позволить себе двенадцать минут строить четкий план на сегодняшний день, хотя по опыту я знал, что обычно все шло не так, как запланировано. Именно поэтому я должен был быть готовым ко всему. Работа такая.

Приняв душ, я вышел в гостиную-столовую в одном полотенце.

Вэлма все еще спала, поэтому я мог позволить себе немного наготы. Зайдя в комнату на цыпочках, достал из шкафа постиранные черные трусы и вышел обратно в гостиную. Быстро скинув с себя синее банное полотенце, я, опасаясь быть замеченным в чем мать родила, шустро надел трусы и специальные подштанники серого цвета, которые Вэлма купила мне там же, где и ортопедические тапочки. В них было удобно и в них не мерзли ноги. Что еще надо старому человеку… Затем я надел белую майку и принялся готовить завтрак.

С утра мой желудок не просил много еды, поэтому я решил приготовить легкий сэндвич с курицей и салатом. А запить это я хотел индийским фруктовым чаем, который я купил недавно у торгашей на рынке. Не уверен, что они были индийцы, но точка на лбу была, а значит, они как минимум старались быть похожими на тех, за кого они себя выдавали.

Рынки – это спасение для таких, как я, и, возможно, для всех тех, кто не хочет гнаться за маркой. Им нужен качественный и свежий продукт, от которого не станет плохо и желудок не будет звучать, как тысяча обозлившихся динозавров. С другой стороны, рынок рынку рознь, так что нельзя быть на сто процентов уверенным, что товар качественный. Все дело в том, что, если продукт все-таки окажется некачественным, я знаю, что именно тот продавец, который мне его продал, понесет должное наказание. А ругаться и судиться с крупными компаниями – дело гиблое. Особенно в нашем городе, где, чтобы что-то кому-то доказать, нужно заполнить кучу бумаг. Проще прийти на рынок и двинуть продавцу по шапке.