Николай Анфимов - В архив не вносить. Остросюжетная повесть

Павлов схватил на ходу гимнастерку, в майке и галифе выбежал во двор П-образной заставы. По двору метались заспанные и ошарашенные пограничники. Среди их вертелся и хватал пробегающих солдат за руки низкорослый и толстый политрук. Он что-то кричал и показывал рукой на реку. Павлов взглянул в ту сторону и оцепенел: по всей видимой части реки, на черных резиновых лодках, переправлялись немцы. С их бортов по берегу били ручные пулеметы и трескучие автоматы, а в двухстах метрах от заставы, первые лодки уже уткнулись в песок, и немецкие солдаты лезли на обрыв берега.

Подбежавший политрук схватил его за локоть

– Павлов! Надо спасать и уносить в тыл партийные документы отряда! Там все протокола собраний, партийных обязательств… весь партийный архив заставы!

Павлов выдернул локоть из цепких пальцев политрука, натянул до конца гимнастерку

– Иди ты на хрен!!! Ты сам написал эту муру – сам и спасай!

Побежал к стоящей невдалеке от казармы конюшне. У ее стены лежал убитый пограничник, в ногах валялась трехлинейная винтовка. Перевернул солдата на спину, тот был уже мертв. Павлов схватил винтовку и побежал к обрыву берега. На ходу, краем глаза, успел заметить, как под ногами растерянного политрука рванула мина.

«Не успел написать донос, партийный деятель? Ну и хрен с ним, надоел зануда, хуже горькой редьки…»

Упал в траву на обрыве. Первым же выстрелом сбил пулеметчика с ближайшей лодки. Быстро перезаряжая винтовку, всадил еще четыре пули в плотно сидящих и стреляющих из автоматов солдат. Уцелевшие немцы запрыгали в воду. В пробитой пулями лодке, остались лежать три неподвижных тела. А за спиной уже трещали вражеские автоматы…

«Пора уносить ноги, заставы больше нет. Хреново дело, если у немца такие минометчики? Какие же тогда у него летуны и танкисты? Кровью умоемся…»

Поднял бесполезную, без патронов, винтовку и низко пригнувшись, побежал в сторону леса.

Без малого два месяца, Павлов догонял артиллерийскую канонаду. Она, то становилась ближе, то вновь отдалялась за пределы слышимости…

…Они с Евсеем лежали за толстым, упавшим на землю деревом, в самом краю бесконечного леса, который только что прошли. Обессиленные от голода и изнурительного пути, оба не могли идти дальше. Павлов встретил Евсея на третий день окружения. Тот служил срочную службу на их заставе в должности собаковода. Они и раньше часто беседовали с ним, покуривая цигарки в укромном месте, подальше от начальства. Евсей был ранен в бедро, и рана загнивала. Но он был деревенским, привыкшим к невзгодам парнем, и молча ковылял за Павловым вот уже вторую неделю, и ни одного стона не издал за весь тяжелый и горький путь.

Но сейчас Евсей сдавал. На бедро было страшно смотреть, на коже появились и расползались вверх и вниз черные пятна, из раны густо вытекал гной, и исходил сильный запах гниющего мяса.

Вот уже трое суток они не видели и крошки хлеба. Добыть хоть какой – то провиант не было ни малейшей возможности, во всех деревушках и на всех хуторах стояли немецкие войска. На ходу жевали недозрелые ягоды и щавель. В сырой низине наткнулись на дикий лук и наелись до рези в животах, после чего не могли идти дальше несколько часов.

А за их спинами, через огромное поле, все шли и шли, неисчислимые, как им казалось, войска вермахта. Моторизованные немецкие колонны проходили одна за другой и поднятая ими пыль не успевала оседать на землю. Сплошной рев множества моторов не замолкал ни на минуту

Евсей долго о чем-то думал, и наконец, сказал

– Слушай, Вася, пойду я к немцу. Может, дадут чего-нибудь пожрать и забинтуют рану? вздохнул тяжело… Ну а может и пристрелят? Ну и хрен с ними, все равно до наших мне уже не дойти.

Поправил на ране грязные тряпки…

– У тебя еще есть пара патронов, можешь жахнуть мне в спину? Я не обижусь…

– Я не Бог, Евсей, чтобы решать – жить тебе или нет? Сам решай!

Евсей с трудом встал, медленно обошел лежащее дерево, и, не сказав больше ни слова, заковылял в сторону поднимающих пыль, машин вермахта

Павлов тоже встал на ноги, и шатаясь побрел обратно в лес. Продираясь через заросли кустарника, зацепился ногой за ветку и упал лицом вниз. Срезая сучья и листья, над головой прошлась пулеметная очередь. «Не дошел до немца, Евсей. Расстреляли беднягу, как только заметили…»

Он уже и не помнил сколько дней бродил по огромному лесу, таская на плече длинную и тяжелую винтовку с двумя патронами в обойме, что дал ему Евсей. Артиллерийскую канонаду больше не слышал и даже не знал, в какую сторону идти. Голод давал о себе знать. Голова постоянно кружилась, слезившиеся глаза не видели толстые сучья под ногами, он часто падал и подолгу лежал на сырой земле, отдыхая, перед тем как встать. Подстрелить тоже было нечего, дичь на пути не попадалась. Спас его бродячий пес. Крупный кобель выскочил из-за огромной коряги, и, поджав хвост, убежал прочь. Павлов подошел ближе и посмотрел за корягу – там лежал жирный, недавно задавленный, заяц – русак. Два дня он лежал на этом месте, и понемногу, прямо сырым, чертыхаясь и сплевывая, долго и терпеливо жевал заячье мясо. Съеденное мясо придало сил, и Павлов двинулся дальше…

Мотоциклистам было весело Перед ними, в дорожной пыли, валялся, пытаясь встать, русский солдат в изодранном в клочья обмундировании. Под солдатом лежала длинная винтовка с расколотым прикладом и открытым затвором. Дюжий немец сидел за рулем мотоцикла. Короткий автомат заброшен за спину, пилотка небрежно запихнута под погон. Второй солдат находился в коляске. Перед ним, на турели, ручной пулемет. Черный зрачок пулеметного ствола злобно смотрел на русского.

Павлов попался по глупости. Отвыкшие от твердой поверхности, ноги, подвели его в броске через большак. На бегу, правая нога подвернулась, и дикая боль в лодыжке посадила его на дорогу

Подъезжающий на большой скорости мотоцикл двумя короткими очередями прижал его к земле. Немцы залопотали что-то по своему, спорили – пристрелить или нет?

Но, в конце концов, видимо договорились

– Ифан фстафай! Гут-гут, фстафай…

Боль в лодыжке постепенно отпускала

Вдали, из-за поворота, показался закамуфлированный немецкий грузовик с пехотой в кузове.

Мотоциклисты заржали

– Ифан фстафай! Бистро фстафай…

Боль почти ушла.

Вот русский, вставая, взмахнул рукой, рядом с пулеметом что-то пролетело Сидевший в коляске немец с удивлением смотрел на свою грудь – под жандармской нагрудной бляхой торчала рукоятка штыка со свастикой. А русский, хромая, уже приближался к мотоциклу. Солдат за рулем быстро перетащил автомат из – за спины в руки, и передергивал затвор, загоняя патрон в ствол. Из автомата выпал рожок… Подбежавший русский двумя руками схватил солдата за голову и потащил вверх. Немец уперся, вцепился в руль, но приподнялся. Русский отпустил, немец плюхнулся задом на сиденье, но русский снова резко дернул его голову вверх и рывком повернул влево. Захрустели шейные позвонки, солдат обмяк. Павлов вырвал из ослабевших рук немца автомат, из левого сапога запасной рожок.