Нонна Ананиева - Красавец и чудовище

– И что ты решил тогда?

– Я представил его смазливую рожу, которая, впрочем, мне давно уже кажется дьявольской, и произнёс в пустоту, обращаясь к нему и представляя его мерзкие синие глаза: «Я больше не твой отец». Я снял с себя обязательства, понимаешь? Я отказался от него. Навсегда.

Надо было знать Игоря, чтобы прочувствовать всю силу этих слов. Он был очень деликатным, дипломатичным, внимательным, никогда не ранящим, осторожным, соглашающимся, но если он принимал такие вот решения, да ещё и проговаривал их вслух – это было бесповоротно и это было правдой.

– А ты спрашивал себя, почему Дэвид так поступил? Почему он увёл все деньги из компании, которую ты второй раз возродил из пепла, работая по двадцать четыре часа, и ещё и дискредитировал тебя перед клиентами и коллегами? Он же подставил под удар и своего младшего брата.

– Дьявол же должен где-то жить. Он выбрал тело Дэвида, – ответил Игорь, – у нас непростая семья. Да и семьи-то никакой нет… В Штатах это не так понимается в большинстве случаев. Семьи и воскресные завтраки с тостами остались только в Голливуде.

Я расстроилась. Это тяжело было слушать. Я подумала тогда, что у Игоря в тот момент было слишком много эмоций. Кошмар предательства, его непоправимость и та глубокая рана, которую он носил в своём необыкновенно добром, насквозь больном и физически неполноценном с детства сердце, были ещё слишком недавними. Но я ошиблась. Время не делало его терпимее или снисходительнее к сыну. Он действительно вычеркнул его из жизни.

Затея ввести Дэвида в бизнес принадлежала Саре.

Отлавливая сына в перерывах между его многочисленными браками, как гражданскими, так и официальными, она всегда объявляла его главным мужчиной своей жизни. Это было не только верной констатацией, но и единственно возможной, так как её муж, отец Игоря, умер ещё в Союзе до эмиграции, а старший брат скончался более десяти лет назад уже в Америке. Он был похоронен на еврейском кладбище в Техасе, где жил перед смертью. Для Сары невестки значили не более, чем актрисы в телевизионных сериалах. Максимум, что она себе позволяла, это запомнить их имена. Чего они хотели, на что жаловались, как относились к её сыну – всё это её не занимало, и она не придавала этому значения. Главное – это Игорь, его работа, её личный «сарин» контроль в его клинике и контроль над его заработанными деньгами. Сара решала, сколько денег потратить в семье и в бизнесе. Игорь часто шутил, что её единственные в роду зелёные глаза, были долларовой меткой судьбы.

Однажды она сообщила, что в набирающий обороты бизнес пора ввести старшего внука. Её начинало беспокоить то, что постепенно Игорь всё чаще стал брать деньги на подарки очередной жене, ездить с ней вдвоём отдыхать, лечить её сына-аутиста и вообще поднимать голову. Хотя и чувствовала, что во власти над сыном конкуренции у неё пока нет, да и вряд ли будет, просчитывать ходы наперёд ей никто не запрещал. А в своей эмигрантской жизни она повидала всякое.

Игорь воспринял идею сделать Дэвида своим партнёром положительно, хотя и решился на это не сразу. Потом он даже дал ему право подписи в банке. Это решение, в сущности, и оказалось роковым. Классика.

– Я не мог найти женщину, которой бы хотелось открыть душу. Всё время шёл на какие-то компромиссы. Мать заставляла меня подозревать моих жён во всех смертных грехах. Иногда даже тайно следила за ними. Я был одержим работой, и она занималась моим бытом. Но такую, как ты, я мог встретить только сейчас. Мне это понятно.

Он не раз мне говорил подобные слова. Он не раз мне ещё и давал понять, что со мной будет всё по-другому. А я не очень-то придавала этому значение. Мы все хотим жить по-другому в новом браке и не повторять старых ошибок. Если бы я была повнимательнее тогда… возможно, я бы вырулила ситуацию, и не было бы четвёртого инфаркта и всех последующих событий, вспоминая о которых, кажется, что кто-то поставил мне на голову корзину, как африканке, и добавлял туда комья мокрой земли, дожидаясь, когда я окончательно упаду от тяжести пережитого. Даже и не знаю, есть на мне эта корзина ещё или нет, но то, что она стала немного легче и я пока продолжаю идти, это так.

Унылая личная жизнь и вторая семья мужа в Днепропетровске, о которой она знала, заставили Сару стать ревностной и «повёрнутой» на своих двух сыновьях матерью. За свою преданную помощь и пресловутую безотказность она требовала права главной советчицы. У Игоря она стала ещё и верным казначеем. А вот старший сын, Фима, принимал её роль неохотно. Его супруга, связавшая себя узами брака с этим бесхарактерным, простоватым и совсем неделовым, да ещё и толстым еврейским маменькиным сынком ради Америки, топнула пару раз на кухне своей полноватой ногой с искрящимся педикюром и потребовала, чтобы Сары не было в их доме чаще, чем раз в два месяца. И Фима до смерти испугался окончательно потерять свою Жанну. У Жанны и так было два любовника, о которых он знал, а скандалы с мамашей могли бы совсем вывести её из себя. Супругов связывала не только безответная Фимина любовь, но и сын Адам. Хотя отпрыск не очень-то откровенничал с родителями, а отношения с властной бабушкой у него просто не входили в жизненные планы. На поминках после похорон Фимы она так достала внука своими нравоучениями и шипением в сторону матери, что он взял бабкин чемодан и выкинул его в окно, сопровождая свои эмоциональные действия проклятиями и руганью в сторону никак не ожидавшей такого разворота событий Сары. Она явно перебрала. Больше они никогда не виделись.

Итак, ставку она решила делать на Игоря. Ничего другого, правда, ей и не оставалось. Вновь выходить замуж в Америке за какого-нибудь немолодого советского эмигранта, едва сводившего концы с концами, ей было лень. Секс её никогда не привлекал, а был лишь обременительной супружеской обязанностью, которой она даже и не умела толком пользоваться. Исаак тоже это быстро понял. Зато она брала хитростью, отшлифованным годами актёрством, всегда опрятным домом, жирной пищей, маникюром и трудолюбием. В этом ей нельзя было отказать.

Потеряв Фиму, Сара вцепилась в Игоря мёртвой хваткой и взяла на себя заботу о его детях: Дэвиде и Стефане. Больше всего бабкиной любви досталось старшенькому – красавчику Дэвиду. Не ребёнок, а фотомодель, сначала для памперсов со своей синеглазой белобрысой мордашкой, а потом и для детского шмотья или капель от насморка. Но звездой рекламы Дэвид не стал – раскручивать его было некому. Сама она английский так и не выучила, как и не научилась водить автомобиль. Осознавая эту свою зависимость, она всегда предпочитала жить в эмигрантских районах, где магазины, аптеки, химчистки, парикмахерские и даже банки обслуживались на русском. А главное, неподалёку жил кто-нибудь из Киева или даже какой-нибудь родственник. Работать тоже она могла только у русских, то есть русскоговорящих, но какая там работа, уж лучше быть при сыне. Кому ещё она нужна по большому счёту?