Михаил Огарев - Страсти в неоримской Ойкумене – 1. Историческая фантазия

– Когда я служил в стройкогорте, – оживился Локисидис и плюнул куском ногтя в мою сторону, – то видел, как дикие лигурийцы гуталин употребляют. Мажут, значит, на свежую лепешку и выставляют ее на солнышко. Потом черноту соскребают, а тесто со впитавшимся спиртом едят. Хорошо по мозгам бьет, сам проверял. И по ногам тоже…

– Это потому, что из мозгов у тебя имеется только мозжечок! – оглушительно заржал Гаммий. – Как и у нашего начальничка! Как и… Минуточку, что там такое? Ах, мать честная, вот уж помянул некстати!

В самом деле, из глубины коридоров глухо, но отчетливо доносился тягучий подростковый голос, выводивший нечто среднее между призывами и причитаниями.

– Так, в темпе наводим порядок! Живее, самцы, живее!

Напоминать не стоило: мальчики наловчились менять безобразие на пристойность и наоборот за считанные секунды. Когда широко распахнулась дверь, и на пороге возникло низенькое, толстенькое существо на коротких ножках, облаченное в дорогую хламиду, скрепленную у шеи огромной золоченой пряжкой, на столике было чисто, на полу подметено, а на скамьях чинно и ровно восседали серьезные, деловые мужчины. Разве что со слегка замутненными взорами… А предательский запашок «натурального греческого» почти полностью растворился в невыносимой вони «Спартанских», которыми невозмутимо дымил обмуровщик шестого разряда Локисидис.

Одним словом, все находились на своих привычных рабочих местах, кроме одной увлекшейся глупышки. Ей, разумеется, и досталось.

– Грациэлла! – завопил Король, всплеснув тонкими ручками. – Да что же это такое, в самом-то деле! Оборудование брошено на произвол судьбы, вход-выход никем не контролируется, до обслуживающего персонала я никак докричаться не могу! А персонал, оказывается, спозаранку сидит у мужиков! Прохлаждается! Развлекается! Кокетничает! Флиртует!

– Как, а разве Пышечка еще не пришла? – не моргнув глазом, удивилась я. – И Шушечки нет?! Просто невероятно!!

– Да какое мне до этих баб дело? Ты, именно ты, старшая в смене, за что стабильно получаешь надбавку, а сама…

– Об этих надбавках в приличном обществе упоминать неприлично, – пробасил Сычий и заложил ногу за ногу. – Один процент от тарифной ставки! Отцепись от нее, Григорий, сядь и перекури.

– …а сама и ухом не ведешь! Глазом не моргнешь! Не почешешься! Задницу от своего дивана не оторвешь! Только дремлешь, вяжешь да шляешься по закоулкам, где потемнее…

– Грация, немедленно почешись перед разгневанным начальством! – громогласно посоветовал бригадир Гаммий и не менее шумно продемонстрировал, как именно это надо делать. – Задницу отрывать ему не обязательно. Хотя не помешало бы.

– …где потемнее да попрохладнее! А на свои святые обязанности ноль внимания! А на инструкции начхать! А на правила наплевать!

Я молчала, опустив носик, глазки и вдобавок уныло повесив ушки. Возражать нашему Королю бесполезно, оправдываться бессмысленно, а соглашаться – хуже всего, ибо публичное признание своих ошибок, по его мнению, есть самое натуральное лицемерие и вдобавок хитро замаскированная форма протеста. Можно, конечно, по окончании нотаций просто-напросто послать зануду далеко-далеко по Остийской дорожке – на ворчливую брань он совершенно не обижается. А вот если бесцеремонно прервать его словесные излияния в самой середине, то… Но от этого я воздержусь.

Григорий Саблюний Скучный притомился не скоро, а когда все-таки соизволил перевести дух, то демонстративно повернулся ко мне спиной. В эту спину я немедленно скорчила несколько презрительных рожиц, за что удостоилась одобрительного кивка со стороны Сычия. Можно было потихонечку отчаливать, но мне хотелось узнать, какие задания на сегодняшний день дадут ремонтникам. От этого в большой степени зависело, сколь беспокойно проведу свою смену и я.

– Готовьтесь-ка, парни, к очередному разрытию, – буркнул Саблюний, усаживаясь на скамью рядом с Шлеппием и закуривая очень популярные среди среднего начальства густо ароматизированные «Руины Карфагена». – Седьмая и двадцать пятая точки на трассе.

– Как, опять?! – громыхнул возмущенный Гаммий и грохнул по столу кулачищем. – Ведь только на прошлой неделе седьмую закрыли! Неужели прорыв?

– Нет, пока Юпитер миловал, хвала ему, хвала… Просто эти долбанные водники, как оказалось, сделали врезку на поворотном участке.

– Та-аа-ак! Значит, максимум через полгода…

– Или даже раньше, при первой же плановой опрессовке. Дадим положенные шестнадцать атмосфер – и рванем трассу к едрене фене.

– Поставь бомбилий канарского рома начальнику района, – посоветовал Сычий, – и дави двенадцатью очками. Выдержит.

– Я что, этот самый «канарский» произвожу? – возмутился Саблюний. – Или, по-твоему, у меня во дворе забил ромовый источник? Щедрый ты за чужой счет!

– Как знаешь. Не хочешь слегка потратиться – тогда рой, мучайся.

– Спасибо за сочувствие… Между прочим, – (тут Король вытащил короткий свиток с синими печатями), – пришла бумага на очередную бесплатную спецодежду. Тебе выписывать?

– А зачем? Она мне и в задницу не нужна, верно? В парадной форме похожу!

– В самом деле? – наивно удивилось начальство и, помедлив, зачеркнуло поставленную галочку. – Ну, хорошо…

Внимания на ехидные переглядывания спеца и бригадира не обратили – а стоило!

– Наскольки я понимай, – вдруг косноязычно вмешался Шлеппий (а может, и с настоящим акцентом своих германских предков), – так вот, мне кажется, что всё уже по копаниям согласовано. С Козяв… с Кор-зя-ви-ем! Авлом. Районным боссом. Об чём тады базар?

Нет, кажется, я ошиблась. Судя по лексике заключительного предложения, папаша Центавруса был явно из оседлых скифов…

Григорий Саблюний как раз в этот миг деловито выдыхал дым после глубокой затяжки. Неожиданный акцент неосторожного Сергия произвел на него столь глубокое впечатление, что он вздрогнул и выронил из губ хорошо разгоревшуюся «Карфагенскую руину», которая коротко спикировала ему прямо на голое колено. В комнатке хмыкнули, фыркнули, хрюкнули, заржали и непристойно выругались по-гречески. Я громко прошептала: «Ай-ай-ай, как нехорошо…» и отвернулась. На меня недовольно покосились, а затем внимательно всмотрелись в широко распахнутые гляделки своего подчиненного.

Похоже, что отразившаяся в них черная глубина бездонного Космоса очень не понравилась нашему Королю, ибо он раздельно произнес:

– Я могу отстранить тебя от работы.

– Эт'можн, эт'несложн, – охотно согласился Шлеппий и, вольготно вытянув ноги, вопросил: – Ток'кто рыть тогда полезет, а?

Момент возник жутко напряженный и весьма чреватый, но тут очень кстати вмешался бригадир:

– А и в самом-то деле! Рабов нам дадут?