Алексей Жарков - Избранные. Вирд

Этот сон снился мне редко, но каждый раз продирал до костей, каждый раз наутро, открывая газету или включая радио, я уже знал, какими будут новости.

Написать книгу решил, чтобы избавиться от ощущения тяжелых, ненастоящих дней. Архивы открыли для меня свои двери, и я стал работать. Днём преподавал, а вечером, зарывшись в бумаги, выводил на страницах историю зверств захватчиков. Писал каждый день, по два часа, любой подтвердит, но забросил. Жена сокрушалась и советовала продолжать, но я не мог. Рука больше не могла вывести и слова. Забросил после того, как наткнулся на старую фотографию.

Черно-белый снимок, на котором изображен мальчик в майке и шортах, на груди расплывается тёмное пятно, в глазах застыло удивление. А на голове красуется чепчик. Цвет зернистое фото не передало, но это и не было нужно. Голубой. Саню я узнал сразу. Он ничуть не изменился. Сверил даты. Почти три года с момента его исчезновения в лесу, а нет ни малейших изменений, даже одежда та же. Неизвестная жертва садистов. Неизвестная. Так и забросил книгу. К чёрту, решил.

А мир перешагнул в новый век, споткнувшись по дороге, и отнял у меня жену.

На очередной юбилей мне подарили квартиру, выходящую окнами на лесополосу. Красивую квартиру, хоть и однокомнатную, в огромном сером доме, свечой возвышающимся над остальными. В последнее время дочь с сыном просят переехать к ним: стало быть, я уже слишком стар для жизни в одиночку, но каждый раз отказываюсь. Я не развалина, хоть и иногда кажусь таким. Нет. Я могу о себе позаботиться.

Вчера нога не давала спать, визжа болью почти, как в тот памятный зимний день. От Сани я приобрёл привычку смолить, но папиросы нынче совсем не те, конечно, мне немного не хватает легкого привкуса травы. Я вышел на кухню и обнаружил, что сигарет в пачке нет, сплюнул и похромал в ближайший киоск. Путешествие не из лёгких, но я справился отлично, лёд не смог побороть ветерана.

На обратном пути я замер, до боли сжал ручку костыля, нога перестала гореть и теперь просто стонала. Ледяной ветер донес до меня тяжелый аромат.

В песочнице, накрытой металлическим мухомором, сидела соседская девочка в шубке и с белоснежным шарфиком, а напротив Варя в грязном, местами пропаленном, дырявом платье. Я не сразу её узнал, помогла косынка. Чумазое личико, тонкие пальчики, волосы, припорошенные то ли снегом, то ли пеплом и колючая проволока, вплетенная в них.

Соседка что-то весело рассказывала, а Варя гладила её по щеке. Наконец, они встали. Варя сняла с девочки шарфик, немного подержала в руках, будто сомневаясь, а затем повязала ей на глаза. Дети взялись за руки, и пошли в сторону леса. Медленно, не оборачиваясь. Варя уводила нового Бога прочь, а я стоял и смотрел им вслед, по щекам бежали слезы, которые, казалось, ещё чуть-чуть и превратятся в ледышки.

Весь следующий день прошёл в криках соседей. Приезжал полицейский, всех опрашивал. Тыкал в лицо фотографией.

– Вы видели её?

Покачал головой и закрыл дверь. Темнело. Соседка выла раненным зверем. Сосед с кем-то ругался по телефону. Не уснуть. Просто писать, бередя старую рану. Скоро всем станет не до девочки. Телевизор что-то рассказывает об эскалации конфликта и желании всё решить мирными методами. Забавно. Ведь этот год тоже, наверное, был грибной. Гостью снова призвали.

Дописав, я пойду на кухню, закурю, заварю чай. Спать уже не лягу, ведь догадываюсь, какой мне приснится сон. Лучше буду смотреть на звёздное небо, пока ещё чистое, но ненадолго, полагаю.

Мне жалко соседку, но с другой стороны Варя свободна. И я хотел бы увидеться с ней в месте, где никогда не завоют сирены, и где нет надобности в гостьях; в месте далеком отсюда; в месте, где мы навсегда забудем грязь и холод войны, снова став беспечными детьми, грустящими из-за неудачно закопченной картошки. Хотелось бы.

Но я понимаю, что это ложь. Такого не будет никогда. Подобного места просто не существует. Умерев, я окажусь возле Машины. На этот раз не во сне. На этот раз навсегда.

Морозный воздух, буквально секунду назад разрывавший лёгкие, сменился затхлым и тёплым воздухом подземки. Антон домчался до входа в метро, всем телом надавил на туго подавшиеся стеклянные двери и влетел на площадку с турникетами, от которой вниз, к станции, спускались замкнутые в бесконечное колесо и гудящие ступени эскалатора. Антон посмотрел на часы, чертыхнулся и подбежал к автомату, выдающему билеты.

Внизу раздался знакомый гул приближающегося поезда. Его последнего шанса добраться до места собеседования и получить работу мечты. Но если он сейчас опоздает…

Кляня давший сегодня утром сбой будильник, Антон дрожащими от возбуждения руками засунул в прорезь автомата смятую купюру. Тот её со скрежетом втянул, но спустя мгновение выплюнул, злорадно мигая красным. Антон попробовал ещё раз, с тем же результатом.

– Эй, быстрее давай, щас поезд подкатит! – раздался грубый голос. Антон обернулся и обнаружил позади себя довольно большую очередь, возглавляемую угрожающего вида мужиком.

– Сейчас…

Он достал вторую купюру, такую же помятую. Сунул в автомат, и – О чудо! – адская машина приняла жертвоприношение, выдав в ответ белый бумажный прямоугольник со штрих-кодом – его пропуск на станцию.

К турникетам пришлось прорываться с боем, настолько огромный поток людей пытался сквозь них «протечь». Гул поезда стал невыносимо громким: признак скорого торможения. Антон постарался расслабиться: он сделал всё, что от него зависело. Теперь нужно было отдаться на милость влекущей за собой толпы людей в мокрой от растаявшего снега одежде.

Вот только…

Страх уже начал подбираться к нему. Он угнездился в стенах и потолке, давил изо всех сил, заставляя тонны земли над головой ломиться сквозь бетон, чтобы засыпать и Антона и всех вокруг. Чёртова клаустрофобия, изводившая его с самого детства, почуяла знакомую обстановку подземки и с шипением подняла свою змеиную голову где-то возле сердца.

Кто-то сзади довольно сильно толкнул его, заставив сбиться с шага и получить несколько пинков локтями от людей, тащившихся по бокам. Антон оглянулся и увидел давешнего мужика, который подгонял его у автомата. Тот надвигался на него, обладающего, кстати, довольно маленьким ростом, пыхтя, словно бульдозер. По раскрасневшемуся от перемены температуры лицу текли капельки пота, а желтоватые зубы яростно оскалились.

– Если я опоздаю на поезд, ты у меня…

Антон со всем возможным тактом протиснулся вперёд, подальше от этого неадеквата, и вдруг двинулся сам по себе, попав на чёрные зубчатые ступени эскалатора. Чтобы не упасть, мёртвой хваткой вцепился в резиновые поручни, отполированные множеством рук подземных путешественников. Где-то далеко внизу гудение поезда достигло апогея, а затем снизилось, сменившись шипением тормозных колодок, сцепившихся с путями. Антон взглянул вниз, увидел спину последнего вагона, и волна разочарования на секунду подавила в нём страх закрытого, наполненного людьми пространства – следующий поезд на этой ветке будет только через четыре-пять минут, а значит, он безнадёжно опоздал. От разочарования захотелось уткнуться в пуховик стоящего перед ним человека и взвыть.