Алексей Пшенов - Шесть, шесть, шесть…

Оказалось, что прокуратурой еще в воскресенье на основании показаний Магды Делонэ было заведено уголовное дело по статье 293 ч.2 – халатность, повлекшая причинение тяжкого вреда здоровью. Единственным подозреваемым в этом деле оказался Егор Коваленко.

– Я предупреждал Магду Делонэ о возможных последствиях! – обреченно возмутился Егор. – Я не выпускал ее из палаты. Я требовал, чтобы она написала расписку!

– У вас есть расписка? – бесстрастно осведомился следователь.

– Магда обманула меня. Она написала вот это, – Егор достал из кармана сложенный вчетверо лист бумаги.

– Ну, это полная ерунда, – усмехнулся следователь, увидев три ряда каллиграфических крестиков-ноликов.

– Я же говорю, она меня обманула. Я сам диктовал Магде расписку. Она обещала…

– А у меня имеются совершенно другие сведения, – безапелляционно прервал Егора молодой человек в синем кителе.

Оказалось, что Магда Делонэ, едва придя в сознание, сразу же обвинила в случившемся дежурного хирурга клиники «Зодиак-XXI». Она заявила, что в ответ на просьбу отпустить ее на день рождения подруги, дежурный врач собственноручно осмотрел швы, признал их состояние вполне удовлетворительным и за двести евро согласился отпустить Магду из клиники прямо посреди ночи.

Такой наглости Егор не ожидал:

– Это ложь! У меня есть свидетели – дежурная медсестра и охранник!

– Я их уже опросил, – следователь достал из папки два заполненных бледно-салатовых протокола. – Охранник, в нарушение инструкции, проводил ночную посетительницу в палату Магды Делонэ, и при вашем появлении сразу же вернулся на проходную. А медсестра по просьбе Магды позвала вас в ее палату, и тоже вернулась на свой пост. Что происходило в палате, она не видела и не слышала, но по ее словам в двадцать два часа двадцать пять минут Магда Делоне и ее подруга Лилия Крайнова беспрепятственно покинули хирургический стационар, а вы вернулись в ординаторскую и до семи утра оттуда не выходили.

– Но медсестра сама принесла мне бумагу для расписки!

– Какой расписки, вот этой? – следователь с ядовитой усмешкой указал на мятый лист с крестиками-ноликами. – В общем, картина ясна. Все показания, однозначно, свидетельствуют против вас. И, мне кажется, что к халатности может легко добавиться вымогательство, или понуждение к даче взятки. Я советую вам добровольно признать свою вину и попросить о рассмотрении дела в особом порядке. Это поможет избежать реального срока, а так же сэкономит ваше время и деньги на адвоката.

– Да вы что, совсем охренели?! Да, я лажанулся! Да, меня обманули! Но этим делом должно заниматься в административном порядке мое начальство! А вы, – Егор нагнулся к сидящему за столом следователю и запальчиво схватил его за блестящую пуговицу форменного мундира, – просто обязаны привлечь эту суку Магду и ее подругу за дачу ложных показаний, мошенничество и клевету!

Следователь побагровел и брезгливо отвел руку Егора от своего кителя.

– Подозреваемый, не зарывайтесь! А то получите еще и за оскорбление при исполнении!

– В конце концов, я оставил запись о самовольном уходе Магды в дежурном журнале!

– Вы должны были сделать эту запись сразу по факту ухода в двадцать три двадцать пять. А сделали ее только при сдаче смены, когда узнали, что Магда попала в Склиф.

– Я не знал, что с ней произошло.

– Это имеет значения. Вся новая смена видела, как вы делали запись в восемь утра.

Через три часа Егор Коваленко, слегка сутулясь под сочувственными взглядами сослуживцев, навсегда покинул «Зодиак». В кармане его пиджака лежали полученный в бухгалтерии расчет, трудовая книжка с увольнением по тридцать третьей статье и подписка о невыезеде за пределы города Москвы. Только подойдя к двери своей квартиры и достав привычным жестом ключи, Егор понял, что ему больше нечем выплачивать ипотечный кредит. Расчета и отложенных на черный день накоплений хватит от силы на полгода самой скромной жизни, а потом…

Дальнейшая жизнь Егора превратилась в какой-то безумный калейдоскоп, в котором каждый новый день нес с собой новые неприятные сюрпризы. Пока он мрачно отмечал сам с собою большие новогодние каникулы, Татьяна вернулась к своим родителям, увезла с собой изрядную часть мебели и бытовой техники и, поспешно дистанцируясь от неудачника мужа, подала на развод. Магда Делонэ, вернувшись через месяц из швейцарской клиники, собрала объемистую папку справок, больничных счетов и аптечных чеков, добавила к ним расторгнутый контракт о фотосессии для модного мужского журнала и выставила Егору астрономический иск о возмещении материального ущерба, упущенной выгоды и морального вреда. Банк согласился отсрочить ипотечные выплаты на полгода, лишь на условии единовременного погашения задолженности к первому июля. А муж Ольги, взявшийся безвозмездно защищать свояка, печально сообщил, что у покровителя Магды Вадима Линкевича очень хорошие связи во всех властных структурах, и исход дела предрешен заранее.

Исход дела даже без всяких связей был предрешен показаниями свидетелей. И дежурная медсестра, и охранник, и ночная гостья Лилия Крайнова, как сговорившись, дружно топили Егора Коваленко. Первые двое боялись потерять свои рабочие места, а третья просто помогала подруге. Егор по совету своего зятя-адвоката никак не реагировал на беспардонную ложь свидетелей, но когда на первом же судебном заседании потерпевшая стала в красках расписывать, как он пять минут ощупывал ее грудь, оболганный хирург не выдержал:

– Да кого вы слушаете? Она же никакая не Магда Делонэ! Она – Маша Коровкина из Размахаева! Она все, всем и всегда врет!

– Подсудимый, немедленно прекратите оскорблять потерпевшую!

Судья грозно стукнул молотком, но было уже поздно. Скучно дремавшие в зале репортеры светской хроники очнулись и торопливо защелкали фотоаппаратами.

– А можно подробнее?

– А где это Размахаево?

Заседание было сорвано, зато и Егор Коваленко и Магда Делонэ вышли из зала суда безусловными ньюсмейкерами всей желтой прессы. За один вечер Егор заработал на интервью столько же, сколько зарабатывал в «Зодиаке» за месяц. Магда, несомненно, могла бы заработать на порядок больше, но она привычно обвинила Коваленко во лжи и удалилась со своим адвокатом готовить новый иск о клевете. Однако подать этот иск им не удалось. Уже на следующее утро дотошные журналисты добрались до утопающего в тамбовском черноземе Размахаева, а еще через день все бульварные газеты напечатали подлинную биографию внебрачной дочери французского киноактера.

Оказалось, что все ее предки безвылазно жили на Тамбовщине. Все они были потомственные крестьяне, и первой, кто решился прервать эту семейную традицию, была Елизавета Коровкина, отправившаяся в середине восьмидесятых покорять Москву. В столице она устроилась сборщицей на одном из конвейеров ЗИЛа и получила место в общежитии в Бирюлево. Через год у нее родилась дочь Маша. Никто из трех кандидатов в отцы признавать ребенка своим не захотел, и молодой матери-одиночке по настоятельной рекомендации коменданта общежития пришлось добровольно-принудительно вернуться в Размахаево. В родном селе ничего лучше места почтальонши для нее не нашлось. В жару, в мороз, в дождь и в снег Елизавета Коровкина месила резиновыми сапогами жирный тамбовский чернозем, неся на боку увесистую дерматиновую сумку с газетами, журналами и письмами. В селе в мутном изображении с перебоями принимались только два центральных телеканала, поэтому журналы, которые регулярно приносила с почты мать, стали основным источником познания для подрастающей Маши. Сначала это были «Веселые картинки» и «Мурзилка», потом едва тлеющий «Костер» и какая-то невнятная, плохо пропечатанная «Тамбовская молодежь». Но с середины девяностых все резко изменилось. На сельской почте отвязно застучал забойный «Молоток», содержащий полезные советы о подростковой контрацепции, оригинальные инструкции по безнаказанному издевательству над неугодными тичерами и постоянно обновляемый словарь современного молодежного сленга. Чуть позже к «Молотку» присоединись отмороженный «Cool» и парочка глянцевых даун-таблоидов «OK» и «Hello». К одиннадцатому классу у Маши не было ни малейших сомнений в том, что настоящая жизнь сосредоточена исключительно на семистах квадратных километрах, в пределах Московской Кольцевой Автодороги. Но штурмовать столицу так же наивно и прямолинейно, как это сделала в свое время ее мать, Маша Коровкина не собиралась. Для удачного штурма требовались безукоризненная внешность, надежная легенда, как у разведчика-нелегала, и хотя бы небольшая материальная поддержка на первое время. Из всего этого у Маши имелась только невероятная, даже по сельским меркам грудь – предмет ночных грез всех ее одноклассников. Поэтому после школы она подалась не в Москву, а в Добрянский экономический колледж. Оказавшись в райцентре, Маша сразу же записалась в бассейн и фитнесс-клуб, стала регулярно посещать косметический салон и курсы французского языка, а отвязно-молодежные «Молоток» и «Cool» сменила на взрослые и респектабельные «Космополитен» и «Мари Клер». Через два года из колледжа вышла уже не взбалмошная сельская лохушка с цветными волосами и серьгой в левой ноздре, а уверенная в себе молодая женщина с эффектно подчеркнутой грудью и стильным неброским макияжем. Однако и теперь Маша отправилась не в Москву, а на местный молзавод, где устроилась на работу рядовым бухгалтером. Естественно, что за время учебы она обзавелась немалым количеством поклонников, среди которых помимо студентов и рыночных торговцев имелись весьма достойные по местным меркам кандидаты в мужья: главный инженер молзавода, директор местного автотранспортного предприятия и даже советник главы городской администрации. Никто из них Машу не интересовал, но от встреч она никогда не уклонялась и всегда успешно разводила своих поклонников на всякие ювелирные безделушки, которые не носила, а, не снимая бирок, складывала в старую палехскую шкатулку. Маше нужны были деньги на покорение Москвы. Минимально необходимая сумма с учетом отложенных драгоценностей собралась только после смерти матери, когда Маша удачно продала доставшийся ей по наследству родительский дом. Тогда она вполне официально сменила в местном ЗАГСе свое непритязательное ФИО на претенциозно-вычурное Магда Аленовна Делонэ и без малейшего сожаления помахала своей малой родине изящно наманикюренной ручкой. В Москве она арендовала небольшую, но очень стильную студию в Кунцево, купила несколько вечерних прикидов не очень раскрученных, но вполне приличных европейских брендов и, освежив в памяти десяток расхожих французских фраз, смело отправилась субботним вечером в один из пафосных московских клубов. Около полуночи Маша подъехала к заведению на арендованном на одни сутки красном «Мини Купере» и, словно флагманский крейсер, гордо подняв голову, прошла сквозь толпу не прошедших фейс-контроль таких же как она дерзких и амбициозных провинциалов. На входе она хорошо отрепетированным жестом вручила охраннику-контролеру свою визитную карточку и снисходительно улыбнулась: «Bonsoir!». Выдержанная в строгих серо-платиновых тонах визитка позиционировала свою хозяйку как виконтессу Магду Алену де Лоне. Свой титул Маша Коровкина выбирала долго и чисто ассоциативно. Княгини, герцогини и баронессы в ее представлении были прочно увязаны с немолодыми толстыми тетками в кринолинных платьях с невероятными прическами в виде кораблей и башен; титул маркизы был навечно узурпирован Анжеликой, а графиня ассоциировалась с героиней каких-то пошлых анекдотов. Когда Маша уже отчаялась выбрать себе достойный титул, ей неожиданно вспомнился виконт де Бражелон. Виконтесса – это звучало дерзко и гордо, и почему-то ассоциировалось с неземной красотой и вечной молодостью. Контролер, чуявший провинциалок, как гончая зайца, несколько секунд сверлил титулованную псевдофранцуженку профессионально-пронизывающим взглядом, а потом бесстрастно кивнул: «Bonsoir, madam!». Фейс-контроль был успешно пройден, а все остальное было для Маши Коровкиной делом техники, отработанной еще на Добрянских дискотеках.