Сергей Усков - Универсальный ключ успеха

Замысел нового сценария пока не ясен; вступать в игру придётся вслепую. Но может быть и такое: этого сценария он просто не знает и некому объяснить.

Некому?

Раздался басистый лай бездомных собак, как будто совсем рядом, под окном. Евгений Борисович, вздрогнув, встряхнул оцепенение. Чушь! Пусть даже с каждым разом сложность выбранной роли возрастает, правила есть. Значит, будет и решение проблемы с восстановлением проекта в новой роли искателя утраченных ценностей.

Однако, пора домой. Ужин отменяется, сразу по приезду, переодеваюсь в спортивный костюм и легкой трусцой по стадиону освою километров семь.

Евгений Борисович облачился в стильное кожаное полупальто, погасил свет в кабинете, закрыл его на замок. Редкие фонари аварийного освещения вырвали из мрака длинный коридор. Слева и справа поблескивали лакированные ручки запертых кабинетов, таблички под золотое тиснение с фамилиями специалистов и руководителей. Все цивильно в офисном корпусе, вопреки производству, дышащему на ладан.

Чеканя шаг, Евгений Борисович прошествовал по коридору. Прежде чем взяться за рычаг кодового замка выходной двери, оглянулся. Из щелей дверного проёма комнаты архива изливался свет. Неужели Полина задержалась, как он? Нет, она бы сообщила, и кроме того, у неё ребенок, которого нужно вовремя забрать из детского сада. Есть муж, которому надо приготовить ужин.

Что-то тут не ладно.

Он постучался в дверь архива. Стук возвратился слабым эхом. Чуть тронул дверь – как будто заперто изнутри. Дернул сильнее – звякнул засов замка.

– Полина, это ты в комнате?

– Нет, это я, – проскрежетал сдавленный голос, как будто старческий.

– Валерий Борисович?

– Валерий Борисович, – послышалось из-за двери.

Что за чертовщина?! Кто-то глумится? Голос странный. Как будто знаком, но звучит как из могилы заживо погребенных.

Зданию скоро восемьдесят лет. В его стенах за эти годы трудились, пожалуй, несколько тысяч человек. Несколько тысяч судеб, так или иначе, соприкоснулись со стенами здания. Пора появиться привидениям, как в старинных замках, как в любом доме, прослужившим не одно поколение.

– Вы работаете, Валерий Борисович?

Что-то тяжелое грохнулось на пол. Алая струйка выбежала из-под двери. Евгений Борисович едва успел отскочить, пристально вглядываясь на расползающееся красное пятно. Боже мой, вдруг у него случился очередной инсульт. Евгений Борисович, что есть силы рванул дверь на себя. На это раз дверь легко поддалась. Он едва сам не упал от резкого рывка.

В комнате никого не оказалось. Мерцала настольная лампа; несколько архивных папок аккуратной стопкой обосновались на краю стола. Одна папка раскрыта и лежит точно посередине стола. Алая струйка вытекала из лежащей на полу пластиковой бутылки. Евгений Борисович наклонился, чтобы вернуть ей вертикально положение, но не удержался и сам грохнулся на пол. Качнулся стеллаж с кипой архивных документов. Евгений Борисович вскочил, точно ужаленный, придержал стеллаж. Сердце ухнуло от странного ощущения: от металлических полок исходило противодействие, словно их поддерживали с обратной стороны. Чертыхнувшись, щелкнул выключателем. Поскорее отсюда уйти, игры с невидимками не в его правилах.

В этом техотделе вечно что-то происходит. Он знал его репутацию, сам начинал в нём работать. А суть такова: кто хоть год проработал в техотделе, сотворит необычную судьбу. Это факт, это проклятие, это благо.

Без полоски света у порога вход в архив зиял черной дырой. Шагни в неё – и сгинешь навеки. Внезапно захолонуло сердце; он словно на минуту отключился от реальной обстановки. Вдруг обдало жаром. Евгений Борисович носовым платком промокнул капельки пота со лба. С усмешкой подумал, бросает в жар, как женщин при климаксе?! Не приведи, Господи! Какой климакс?! Это всего лишь аура техотдела, точно ядовитый смог.

Уже на улице Евгении Борисович, не удержавшись, оглянулся. В единственном окне отдушине архива горел свет, который он выключил! Возвращаться не буду. Кто-то из работников техотдела решил поиграть в прятки. Эта игра, точно, не для меня.

Старлей с удобством расположился в кресле, в метре от которого только что барахтался Борисович, поскользнувшийся на ровном месте. Напротив кресла размещено зеркало. В нём ощутим облик Полины. Она, сомневаясь в достойном внешнем виде, на дню не раз и не два прихорашивается. А Старлею всегда хочется помочь: откинуть упрямую прядь девичьих волос, провести иссохшей рукой по шелковистым прядям.

Так бы он гладил дочь.

И в этот раз он не сумел сбросить бремя условностей, выйти из-за стеллажей, побрататься с Евгением. Что-то Евгений ощутил фибрами сердца, быть может, в смутных ощущениях уловил облик ночного гостя. На какие вещи раскрыть Евгению глаза? Как подтолкнуть его к пониманию, что вслед за призраками приходит нечто реальное, чего нет в его жизни, и без чего жизнь не может считаться состоявшейся.

С десяток лет назад Старлей приметил бездомных собак, в зимнюю стужу пробирающихся к зданию. Свора одичавших псов плутала по лютому холоду в поисках главаря и теплого убежища.

Он схватил самого здоровенного пса, одной рукой взялся за крестец, другой за складку загривка. Легко оторвал от пола на два метра, тряханул псину так, что лязгнули клыки. Остальные псы притихли, поджав уши.

Оставалось накормить псов, чтобы стать их главарем. Старлей повел свору в тайную комнату, где приготовлена миска с тушеным мясом. Псы с урчанием набросились на сытную еду. Наевшись до отвала, улеглись у ног Старлея, помахивая хвостом и ловя его сумрачный взгляд.

Теперь он господин стаи бездомных псов. Теперь он может разорвать любую из них; никакая псина не окажет сопротивление. С притворной яростью вожака трепал какую-нибудь собачину, замечая, что в эти минуты руки покрываются шерстью псины. Шерстью покрывается всё тело. Щетина на лице разрастается до глаз; передние зубы становятся зловещим комплектом заточенных резцов и резко выпирающих устрашающих клыков…

Старлей раскрыл окно. Зловещий вой вырвался наружу, словно распалял ярость у одних, страх у других.

Евгений Борисович ускорил шаги. Навстречу неслась галопом свора диких собак. В призрачном свете Луны и мутного сияния уличных фонарей псы выглядели осатаневшей стаей невесть откуда выбравшихся фантастических существ. Клыкастых, ощерившихся в безумной ярости.

Евгений Борисович приостановился. Приостановились и псы. Для бездомных собак эти псы слишком упитаны. Мощная грудь с крепкой шеей, увенчанной раскрытой пастью, с белыми, как бивни слона, клыками. Толстые лапы и густая шерсть. В окрасе преобладают желтые песочные тона.