Екатерина Неволина - Глаза ее куклы

– И что случилось потом? – Я не отрывала от него взгляда.

– Я посмотрел на куклу, – признался Ник. – И вдруг почувствовал острую вину перед ней. Отец оказался во всем прав, нужно было высечь меня еще сильнее, чтобы поставить мои размякшие от любви мозги на место. Эта кукла – прошлое нашей семьи, и я не имею права его вычеркивать. Напротив, я понял, что должен передать ее своим детям… Так что, – он провел рукой по щеке, словно смахивая с себя тяжелые воспоминания, – именно с того времени я стал интересоваться старыми куклами. Они вдруг сделались для меня живыми… Снова несу бред, да? – он быстро взглянул на меня.

– Нет, – опять ответила я. – Знаешь, я тоже ужасно виновата перед своей Гретхен…

И я торопливо заговорила, словно боясь передумать. Эту историю я не рассказывала никому до этого момента. Ее не знал никто за пределами нашей семьи, и мне даже в голову не приходило изложить ее тому же Павлу. Я говорила и смотрела на Ника, боясь заметить в его глазах насмешку, однако он отвечал серьезным взглядом и кивал так, словно действительно понимал все мои чувства. Не только понимал, но и удивительным образом их разделял.

– Я хотел бы познакомиться с Гретхен, – сказал Ник, когда я закончила. – Вероятно, их и вправду сделал один мастер. Даже странно, что у обоих работ Генриха Вольштайна такая непростая судьба. Эти куклы словно наделены собственной душой.

1932 год, декабрь

За окном, словно голодный волк, выл и бесновался ветер, но в маленьком уютном доме на краю города было тепло. На столе горела масляная лампа, бросая теплые блики на ворох бумаг, изломанные карандаши, осколки фарфора и странные мертвые головы с пустыми глазницами.

Рабочий кабинет Генриха Вольштайна не отличался порядком, несмотря на хлопоты приходящей работницы Лизы. Генрих, сорокасемилетний холостяк, за всю жизнь так и не обзавелся ни женой, ни детьми. Соседи шушукались, что семью мастеру заменили куклы.

И в этот вечер две закадычные подруги, встретившись в кондитерской лавке, обсуждали странного соседа, стоя над сладко пахнущими ванилью и корицей только что испеченными булочками.

– Ненормальный! – говорила полногрудая вдова Марта, уже давно бросавшая томные взгляды в сторону соседа. – И не старик еще, а живет как отшельник. Не беден, а в драные тряпки одевается.

– То-то и оно, – с готовностью кивнула жена молочника Грета. – Видела ты его кукол? Совсем как живые! Вот Лиза его кукол больше смертных грехов боится. Говорит, смотрят они на нее все время. Она в комнате прибирается, а куклы с нее глаз не сводят.

– Врешь? – замирая от ужаса, прошептала соседка.

– Я вру? – рыжая Грета легко краснела, причем до ярко-свекольного цвета. – Да чтобы мне неделю на одном постном хлебе сидеть! Сама от Лизы слышала. Она уж зарекалась в доме нечистом работать, да кто же от денег откажется?..

Марта кивнула. И вправду, отказаться от денег – грех. Это все равно что Господу Иисусу Христу в глаза плюнуть. Ведь деньги – Его дар, Его милость.

В окошко был виден соседский дом с тускло освещенным окном. Добротный большой дом, только уже слегка запущенный. Вот взвалил бы Господь на плечи Марты заботы об этом доме, она понесла бы бремя сие со смирением и быстро бы привела все в порядок, подлатали бы где надо, выправили бы…

– Сидит, сыч, – поймав взгляд подруги, заметила Грета. – Небось опять над идолищами своими погаными.

– Совсем пропадет, – покачала головой Марта. – Ведь даже к Рождеству ни новую рубашку не наденет, ни дом не украсит. Ладно бы денег не было, а у него их… – она вздохнула. – А живет как нехристь.

– Женщину бы ему хорошую, – многозначительно покосилась на подругу Грета. – Такую, чтоб его в руки взяла да в доме порядок навела.

Марта вздохнула и поглядела на свои полные белые руки, в которых было достаточно силы, чтобы приструнить любого, самого вздорного мужика, а потом, отринув пустые мечты, велела положить себе одну булочку с миндалем и несколько марципановых рождественских фигурок, строго следя, чтобы ей доставались самые крупные и румяные. Покупка выходила дорогая, но как не побаловать себя перед светлым праздником?!

А Генрих в это время мирно спал, опустив голову на сложенные на столе руки, и даже не подозревал об опасности. Снилось ему что-то мягкое, вроде пуховой перины, нежно обволакивающее со всех сторон, и сладкий незнакомый голос, поющий колыбельную – ту самую, которой убаюкивала его некогда мама…

Он был на войне, перенес лишения и позор, а вернувшись, не хотел ничего, кроме покоя и возможности создавать. Его большие сильные руки неожиданно оказались приспособлены к тонкой работе, а сам процесс от первых эскизов до отлива форм и последних штрихов краски доставлял истинное, ни с чем не сравнимое удовольствие.

Работал Генрих один в маленькой мастерской, пристроенной к дому, главным сокровищем которой являлась большая чугунная печь для обжига. В этой печи, словно легендарная птица феникс из огня, и рождались его куклы. В муках, пламени и боли – настоящие, живые. Только они дарили ему тепло и радость, только с ними он мог говорить по душам.

Громкий стук вырвал Генриха из сонного покоя.

Мастер вздрогнул, дернулся на прочном дубовом стуле и недоуменно огляделся. В дверь снова постучали.

– И кого это принесло на ночь глядя? – неприязненно пробормотал Генрих и, шаркая, пошел открывать.

В дверь ворвался порыв ветра и целое полчище снежинок, называемых еще слугами Снежной королевы, но, не выдержав столкновения с теплом, они осели на полу мелкими блестящими капельками.

Человек в длинном черном пальто с густым бобровым воротником, лишь слегка припорошенным снегом – сразу видно, что прибыл на автомобиле, – шагнул за порог и близоруко огляделся.

– Вы герр Вольштайн? – спросил гость слегка хрипло.

Судя по виду, посетитель был не молод, но богат – франтоватые усики топорщились блестящей ухоженной щеткой, пальто и ботинки явно шили по заказу. Генрих терпеть не мог таких вот благополучных господ. Хватило уже ради них в войну покорячиться.

– Не принимаю, – буркнул он, собираясь выпроводить господинчика.

Но тот не дал, вдруг сунув хозяину в руку фотографическую карточку, на которой, примостившись на краешке большого кресла, словно готовая вскочить и бежать в любую секунду, сидела хорошенькая белокурая девушка.

– Я слышал, вы делаете куклы, – как ни в чем не бывало продолжал посетитель. – Мне вас рекомендовали.