Екатерина Неволина - Глаза ее куклы

Я завороженно слушала. Так и знала, что наша встреча предопределена судьбой.

Мы просидели в кафе более двух часов, причем совершенно для меня незаметно – словно я провалилась во временную дыру. Ник оказался отличным собеседником. Он действительно интересовался моей жизнью – не просто задавал вопросы из вежливости, но слушал и эмоционально реагировал на рассказ. Спросил даже про семью и того самого воевавшего прадедушку. Правда, тут рассказать получилось немногое – знаю только, что прадед Николай дошел до самого Берлина и вернулся к обожавшей его прабабушке Наталье, которая была почти на десять лет младше его, у них родился один ребенок – мой дедушка. А потом, задолго до моего рождения, прадедушка умер. Несчастный случай, как говорили мои родные. Впрочем, развивать эту историю я не стала, но вдруг подумала, что на все вопросы о прабабушке и прадедушке всегда приходили весьма уклончивые ответы. Говорить на эту тему в семье не любили, и в юности мне казалось, что с ними связана какая-то страшная тайна.

Видя, что я свернула рассказ, Ник заговорил сам. Он с большим юмором рассказал о немецком обществе, правильном и благочинном, как во времена кайзера, а еще мы, конечно, говорили о куклах. Даже странно, что познакомились мы только сейчас, потому как бывали на нескольких выставках в одно и то же время и, видимо, ходили совсем рядом друг с другом.

– Почему куклы? – спросила я, слегка осмелев. – Мальчики редко ими интересуются.

Вернее, куклами интересуются мальчики совершенно определенной направленности, и внешне мой собеседник абсолютно не походил на гея – никакой манерности, суетливости, желания покрасоваться. С другой стороны, одет он был очень аккуратно и стильно, а мне уже приходилось слышать, что часто такие вот красивые и фактически идеальные молодые люди оказываются бракованными с общепринятой точки зрения. Я покосилась на его руку – без кольца. Значит, не женат? Но почему этот красивый мужчина до сих пор не женился? Вдруг… Так что же там с куклами?

Я задала Нику вопрос, но тут же сама испугалась – а если он обидится? Или, что еще хуже, вдруг подтвердит мои опасения и едва начавшаяся сказка закончится. А ведь он, признаюсь, уже серьезно захватил мое внимание, и мне даже казалось, что я ему тоже нравлюсь. Иначе зачем бы он уделял мне столько времени, расспрашивал, ухаживал совершенно мило и ненавязчиво, заказал для меня вкуснейший десерт и кофе.

– Это довольно долгая и невеселая история, – признался Ник, принимая у официантки очередную чашечку кофе. – Ты уверена, что хочешь ее услышать?

От кофе тянулись тоненькие струйки пара, и сразу запахло так волнующе-приятно.

Мне стало неудобно. Возможно, я вторгаюсь в запретную область.

– Если это слишком личное… – пробормотала я, снова смутившись.

Он задумчиво посмотрел на меня и, очевидно решившись на нечто важное, кивнул.

– О, это история из моего детства…

Ник уставился в окно, за которым шли люди, отделенные от нас стеклом, на улице кипела какая-то бессмысленная жизнь, напоминающая копошащийся муравейник или кадры не интересной тебе хроники, настоящее же было именно здесь, в этом маленьком и вдруг оказавшемся таким уютным кафе.

– Все началось именно с этой куклы, – он кивнул на фотографии куклы, – благодаря которой и состоялась наша встреча. Она принадлежала еще моему отцу. Я очень поздний ребенок: отцу, когда я родился, стукнуло уже пятьдесят. Пока я был мелким, совершенно ее не ценил, однако помню как сейчас, как впервые серьезно влюбился… Мне исполнилось тогда двенадцать, и мы переехали из Берлина в Мюнхен. Та девочка была моей ровесницей, жила на нашей улице и часто проходила мимо меня вместе со своей мамой. Обе всегда нарядные и невероятно красивые. Ее звали Ева, и тогда она казалась мне единственной девочкой на земле… Я буквально помешался на ней – ждал ее у подъезда и за углом музыкальной школы – а Ева, конечно, играла на фортепиано… Но все никак не решался к ней подойти. Мог спокойно болтать с любой девчонкой из нашей школы, дергать за косички, даже подставлять подножку… но Ева казалась мне особенной, волшебной, словно случайно попавшей к нам из страны грез. Я много думал о ней и вдруг неожиданно стал слушать Вагнера и читать романы, ранее не привлекавшие меня. И вот тогда я словно впервые взглянул на эту куклу. Нет, она не похожа на Еву, и тем не менее мне казалось, будто у них очень много общего… – Ник замолчал, взял с блюдца кофейную чашечку, повертел ее в руках и поставил обратно: – Наверное, это звучит как полный бред.

– Нет! – воскликнула я, кажется, слишком громко.

В этот час посетителей в кафе, к счастью, было немного, но сидевшая за два столика от нас немолодая пара покосилась на меня с недоумением.

– И что случилось с Евой? – спросила я, почему-то перейдя фактически на шепот.

– Не знаю, – Ник вздохнул. – Я так не решился к ней подойти – наверное, был слишком в нее влюблен. А через полгода они переехали. И думаю, – он усмехнулся, – это к лучшему. Такая романтическая влюбленность не выдерживает столкновения с действительностью. Конечно, я осознаю это сейчас. А тогда ужасно переживал и однажды решил выбросить куклу, слишком напоминавшую о Еве… – Он замолчал и уставился в окно.

Я напряженно, с замершим сердцем, ждала окончания рассказа. По тому, что он фотографировал куклу недавно, это видно по качеству фотографий, становилось совершенно ясно, что завершилась эта история благополучно, но как?..

– Отец застал меня в последний момент, – глухо произнес Ник, – и, догадавшись, что я собираюсь сделать, выпорол меня. Впервые в жизни. А потом подробно объяснил, что такое семейные ценности и как нужно чтить традиции предков. В тот момент я ненавидел его и кричал, что никогда не приму его бюргерскую идеологию! После этого случая он запер куклу в сейф, а мы с ним не разговаривали почти неделю, несмотря на попытки матери нас примирить. Я отказывался есть и злился на весь белый свет. Но однажды…

Ник снова замолчал, видимо, рассказ давался ему с усилием, а прошлое все еще оставалось живым в его памяти.

Я не перебивала. Весь мир в этот момент сосредоточился на еще недавно совершенно незнакомом мне человеке с невероятно синими глазами.

– Однажды вечером отец зашел ко мне в комнату, держа в руках эту куклу, и остановился напротив меня. Я тогда валялся на диване, бессмысленно пялясь в потолок. Даже музыку слушать не хотелось. «Я был не прав, – сказал отец, и это первый случай, когда он передо мной извинился. – Между прошлым и будущим не может быть выбора. Возьми эту куклу, я решил передать ее тебе. Ты – мое будущее, и только ты можешь сделать выбор, что оставить в своей жизни, а что безжалостно из нее удалить». – «То есть я могу сделать с ней что угодно? Продать? Выбросить?» – Я не собирался отвечать ему, планируя сохранять гордое молчание, однако его неожиданное решение выбило почву из-под ног. «Ты – будущее нашей семьи, поэтому решение за тобой», – повторил отец. После этого он осторожно посадил вот эту самую куклу на мой письменный стол, украшенный положенными под стекло постерами Kiss и Rammstein, и вышел из комнаты.