Уоррен Мерфи - Гены-убийцы

Чиун потребовал объяснений.

Римо объяснил, что девушки, даже подружки лаборантов, не имеют обыкновения клянчить научные материалы, а лаборанты – раздавать их направо и налево. Это просто смешно!

– Вовсе не так смешно, – отозвался Чиун, не сводя глаз с центрифуги.

– Можешь поверить мне на слово: именно смешно, – закончил Римо по-корейски.

– О чем вы там болтаете? – вмешался охранник.

– О центрифугах, – ответил ему Римо.

– Я вам не верю, – сказал охранник. – Покажите-ка еще разок ваши удостоверения.

На сей раз документы подверглись внимательному изучению.

– Да они десятилетней давности! – присвистнул охранник.

– Тогда взгляните на мой университетский пропуск, беспрекословно принимаемый где угодно во всем мире.

С этими словами Римо левой рукой выхватил у него оба удостоверения, а двумя пальцами правой руки ткнул охранника в голову над левым ухом. Охранник погрузился в младенческий сон.

Второй охранник сказал, что у него предъявленное удостоверение не вызывает вопросов. Превосходное удостоверение, лучше он не видел никогда в жизни. Неудивительно, что его принимают во всем мире. Не желают ли джентльмены прихватить чего-нибудь из лаборатории?

– Раз вы сами предлагаете... – сказал Чиун.

В вечерних теленовостях «Хромосомная каннибалка», как теперь именовали Шийлу Файнберг, выступала героиней дня. По словам диктора, полиция предполагала, что заодно с Каннибалкой теперь действовали двое сообщников. «Худощавый белый и пожилой азиат, предъявившие фальшивые удостоверения, почти не отличающиеся, по уверениям полиции, от подлинных, обманули бдительность охраны и похитили важный научный прибор из лаборатории свихнувшейся на хромосомах доктора Шийлы Файнберг. Полиция не комментировала, чем угрожает Большому Бостону это пополнение арсенала безумной ученой, однако жителей призывают не появляться на улицах после наступления темноты, не выходить из дому в одиночестве и сообщать полиции о необычном поведении встречных по следующим телефонным номерам...»

Римо выключил телевизор. Чиун улыбался.

– Знаешь, – сказал он, – если положить в этот прибор клубничное варенье, то косточки окажутся сверху, сахар посередине, мякоть внизу.

Римо жестом предложил ему умолкнуть. Звук вращающейся центрифуги уже привлек внимание медсестры, которой пришлось сказать, что это стонет от страшной боли больной, после чего она потеряла к происходящему всякий интерес и удалилась.

Они находились в палате по соседству с палатой лаборанта. Сейчас он отходил после операции грыжи. У его дверей не было полиции. Римо решил посмотреть, не навестят ли его посетители.

В коридоре раздались шаги, настолько легкие, что Римо еле их расслышал. Он выглянул и увидел женщину в дорогом белом платье, выглядевшую чрезвычайно ухоженно, словно она только что позировала для журнальной рекламы магазина готового платья, предназначенной для откормленных, не в пример ей, домохозяек. Однако два обстоятельства вызвали у него настороженность. У женщины был непомерно крупный бюст и слишком уж золотистые волосы. Римо приложил ухо к стене и подслушал ее разговор с лаборантом.

– Я ничего не нашла, дорогой. Куда ты его задевал? На внутреннем складе? Почему там? Да, конечно, люблю! А теперь мне пора бежать. Пока!

Она собралась уходить. Римо услышал, как она идет по коридору – поразительно тихо для женщины на высоких каблуках. Обычно такие каблучки издают барабанную дробь.

Римо выскочил из палаты и увидел ее в конце коридора. Она дожидалась лифта. Римо пристроился рядом.

– Приятный вечер, – молвил он.

Ответом ему была холодная улыбка.

Тогда он прибег к своему неотразимому приему. Лицо его приняло выражение спокойной мужественности, от которой у женщин чаще всего слабели коленки. Улыбнувшись самой сексуальной из своего набора улыбок, он принял вальяжную позу.

– Слишком хорошая ночь, чтобы провести ее в больнице.

Она ничего не ответила. Он вошел следом за ней в лифт.

– Как вас зовут?

– А что? Вы боитесь проехать четыре этажа в обществе незнакомки?

– Я надеялся, что вы перестанете быть незнакомкой, – сказал Римо.

– Вот как?

– Да, так.

– Очень мило, – произнесла грудастая блондинка.

Бостонская улица обдала их жаром. От автомобильных выхлопов перехватывало дыхание, тротуар больше походил на тропу через незнакомый горный перевал. Рев машин напомнил Римо, что массачусетские водители слывут самыми дрянными во всей стране, а полицейские штата спускают курок без малейшей надобности. Женщина направилась к своей машине на стоянке.

Это был темный фургон. Римо зашагал за ней следом, нагнал и ласково взял за руку. Она ощерилась.

– Слушай, красотка, остынь. Мы можем дружить, а можем и нет.

– Я выбираю второе, – отрезала женщина.

Она села в машину. Римо сел с ней рядом.

– Как это у вас вышло? Дверца была заперта.

– Я фокусник, – ответил Римо.

– Тогда испаритесь.

– Ладно, леди, у меня к вам дело. По-моему, с вашей помощью я смогу выйти на сумасшедшую людоедку, которая терроризирует Бостон.

– Каким образом? – спросила она тихим голосом, сразу лишившимся недавних самоуверенных ноток.

– Я же сказал, что я фокусник. Хотя необязательно быть фокусником, чтобы понять, кому может понадобиться эта дрянь из лаборатории.

– Изолирующий гель, – подсказала она.

– Ага.

– А ты симпатичный!

– Знаю, – ответил Римо. – А все тренировка. Женщины сразу это чувствуют. Но должен признаться, стоит таким стать, как сразу перестаешь этим гордиться. Вот что печально! Только когда тебе чего-то недостает, ты делаешь из этого проблему. Так что попробуй забыть о том, какой я хорошенький, и вернуться к гелю.

– Кто-нибудь еще знает обо мне и об изолирующем геле?

– Почему ты спрашиваешь?

– Потому, – ответила она и ласково положила ладонь ему на грудь, чуть-чуть зацепив ногтями его тонко настроенное тело. Римо покосился на ее руки и сразу увидел то, что хотел увидеть.

– Давно ты изменила внешность? – спросил он.

– Что?!

– Твое лицо не подходит к рукам. Твоим рукам тридцать с лишним лет, лицу – двадцать два, от силы двадцать три года. Давно? И где доктор Файнберг? Мы можем поладить, а можем и не поладить.

– Доктор Файнберг? Да вот она!

Только тут Римо понял, что угодил в заурядную ловушку, от которой Чиун не уставал его предостерегать с самого начала тренировки. Глаза не видят, уши не слышат, нос не чует! Так звучало предостережение, а означало оно, что большинство людей не видят, не слышат, не чувствуют, а просто припоминают аналогии, и то лениво. Увидев что-нибудь, они не воспринимают увиденное как таковое, а относятся к нему как к частному от общего.