Джо Горес - Время хищников

На кухне он достал из холодильника апельсиновый сок, налил в два стакана, добавил водки из бутылки, которую его отец держал в шкафчике под раковиной. Руки его дрожали Черт бы ее подрал! Потом он напомнил себе что спешить действительно нет нужды. Она же еще целка. Для нее это событие. Если слишком на нее нажимать, можно ничего не добиться. Целок у него еще не было, а так хотелось трахнуть хотя бы одну. Как те короли древности, что имели право первой ночи и вовсю пользовались им. Спали только с целками.

В гостиной он весело воскликнул:

— Этот напиток не зря называют «отверткой» [11]. Апельсиновый сок и водка. Водки ты даже не почувствуешь, зато сможешь расслабиться.

— Извини, — пробормотала Дебби. — Я пыталась, действительно пыталась, но...

— Ничего страшного, крошка, — он широко улыбнулся. — Расслабься...

И после трех «отверток», согревших ей желудок и закруживших голову, ей это удалось. Контроль перешел от рассудка к телу, ощущениям губ, пальцев, языка. Она поцеловала Рика в шею, едва он расстегнул ее лифчик, и приникла к его мускулистому, загорелому телу, когда он начал целовать ее груди.

Потом они перебрались в спальню, и ее охватила страсть, родившаяся задолго до появления человека. Она развела ноги, а когда член Рики вошел в нее, вскрикнула один раз, застонала и после вновь и вновь шептала его имя, словно заклинание, призванное провести ее через боль к блаженству, которое обещали все учебники по сексуальному воспитанию.

Она приникала к нему, признавалась в любви, а Рик, лежа на ней, раздуваясь от гордости, долбил и долбил ее, не обращая внимания на ее попискивания. Он чувствовал себя на вершине блаженства: еще бы, ему отдалась девственница.

Когда все кончилось, Дебби поплакала, уткнувшись носом в его шею, каким-то шестым чувством понимая, что несколько минут спустя та же страсть вновь охватит ее. Рик лежал, очень довольный собой. Старушка Деб, думал он, на первый раз ей досталась боль, а не наслаждение, но чувствовалось, что ей понравилось. Да уж, с ней совсем не так, как с Мэри, для которой в сексе не было тайн.

Скорее она напоминала Паулу Холстид. Черт бы ее подрал! Жаль, что рядом с ним не она, а Дебби. Он бы показал ей кой-чего, чтобы стереть безмерное презрение из ее взгляда, взгляда, что он не сможет ни изменить, ни забыть.

Мысли о Пауле возбудили Рика, и он повернулся к Дебби в тот самый момент, когда за окном вновь зашебуршился бурундучок, которому она оставляла орешки. Дебби тоже услышала это шебуршание, но никак не отреагировала. Кроме Рика, для нее ничего не существовало.

А Хулио спешил к шоссе, бормоча ругательства. Ничего не видя перед собой от раздражения, желания, ненависти.

Мерзкая сучка. О, она свое получит. Придет час, когда он с ней разберется. Она свое получит, и получит сполна.

В понедельник, в три минуты третьего, Дебби позвонила в дверь Курта. Ожидая его, она втянула и без того плоский живот и выпятила грудь. Я женщина, не без самодовольства подумала она. Рики сделал меня женщиной. И не мне, вооруженной женскими чарами, бояться профессора Куртиса Холстида, даже если он и заговорит о своей умершей жене.

Дверь открылась, Курт всмотрелся в нее.

— Мисс Марсден? Пожалуйста, заходите, — Курт закрыл за ней дверь. Он-то представлял ее иной. — Хотите чаю... или кофе?

— Я... лучше чаю.

А она нервничает, отметил Курт.

— Сейчас принесу, мисс Марсден. Или я могу называть вас Дебби?

— Разумеется, сэр.

Она села на диван, плотно сжав колени, не отрывая взгляда от спины Курта, вышедшего в отделанную темным деревом столовую. С того вечера для первокурсников он сильно изменился. По возрасту он не моложе ее отца, а движения легкие, как у Рика. На мгновение ей стало не по себе: женские чары, на которые она полагалась, могли не пробить броню такого, как он.

Курт вернулся с полным подносом. Точно так же он угощал и Монти Уордена в то первое утро. Но девушка так молода, так свежа. Однако он должен узнать у нее фамилии. Фамилии хищников.

— Вода закипит через минуту, — он опустил поднос на стол и добавил тем же будничным голосом: — Когда вы ушли из телефонной будки в ту ночь? В ночь, когда Паула покончила с собой?

— Я... что вы хотите сказать?... Я... не понимаю...

— Вас опознал разносчик газет, Дебби. Вы должны помнить его.

Только тут Дебби осознала, что уже встала, и заставила себя сесть. Увидела, что он смотрит на ее переплетенные пальцы, быстро развела руки, положив их на подушки. Разносчик газет! Естественно, она его помнила. Но как мог узнать о нем профессор? И... и... она не должна признаваться, что была в будке. Она пообещала Рики, что никому не скажет насчет него и Паулы Холстид...

И тут она услышала свой голос. Доносящийся издалека, словно принадлежащий другому человеку:

— Я... примерно в половине десятого. Я...

— Паула покончила с собой незадолго до моего возвращения. Где-то без четверти двенадцать. Если б я приехал сразу после окончания семинара, она, возможно, осталась бы в живых, — голос его звучал бесстрастно. Засвистел чайник, и Курт встал. Направился к дверям столовой, внезапно обернулся. Уорден показал ему, сколь важно застать допрашиваемого врасплох. — Что вы делали в телефонной будке?

Дебби попыталась отвести удар:

— А что... что обычно делают в телефонной будке?

— Обычно звонят. Вы же никому не звонили!

И он ушел, оставив ее одну. Дебби едва подавила желание броситься к двери. Она не должна ничего говорить. Не должна, не должна, не должна! Помни, сказала она себе, если бы жена профессора не приставала к Рики, ничего бы и не произошло. Вина ее, а не Дебби или Рики.

Курт вернулся, разлил чай, добавил молока в свою чашку, насыпал пару ложечек сахара. Дебби положила в свою ломтик лимона. Возможно ли, возможно ли, что она не имеет никакого отношения к случившемуся? Но ее руки, держащие чашку, дрожали, и она не решалась встретиться с ним взглядом.

— Ну? Так что вы делали в будке?

Дебби расплескала чай, почувствовала, что теряет контроль над собой, как бывало в средней школе, когда ее начинала распекать строгая учительница. Курт пристально наблюдал за ней.

— Я... Ри... приятель попросил меня... Пожалуйста, не смотрите на меня так, словно я... это... во всем виновата ваша жена. Если б она оставила... оставила его в покое...

— Неужели? — Он отошел к камину, облокотился на каминную доску. — Оставила в покое кого?

Дебби покачала головой, изо всех сил сдерживая готовые брызнуть слезы. Она не должна говорить!

Курт, почувствовав, что уперся в стену, предпринял обходный маневр:

— Вот мой носовой платок. Берите. Так что сделала ему Паула?

— Хорошо! — вскричала она, укрывшись за носовым платком. — Хорошо! Ваша драгоценная жена пристала к нему в баре мотеля, завлекла в свой номер и... соблазнила его! Ему еще нет двадцати, а ей... ей было...