Т. Паркер - Лето страха

Ножки ламп — в виде нарядных дам, настенные светильники — за зеркальными раковинами, пепельницы — на изящных бронзовых подставках. В центре бара — черный рояль-миньон.

За ним в тот вечер восседал молодой человек. Голос у него — того певца, чью песню он в данный момент исполняет. Манера игры — прекрасная. Но Изабелла, по-моему, играет гораздо лучше.

Бар был переполнен, и все же мне удалось отыскать в дальнем углу свободное место.

Слева от меня зияла одиннадцатиэтажная пропасть — в черный океан. Справа раскинулся зал. А прямо против меня сидели мужчина и женщина, любезно позволившие мне разделить с ними столик.

Публика здесь собралась самая разношерстная, как в баре любого отеля. Среднего возраста американские туристы. Озабоченные иностранцы. Несколько местных щеголей. И явно молодящиеся женщины, рыскающие в поисках обычных развлечений. В одном углу страстно целовалась парочка. Двое мужчин, судя по всему гомосексуалисты, старались выглядеть непринужденно. В противоположном от меня конце зала сидела женщина. Она курила сигарету, вставленную в мундштук, по меньшей мере около фута длиной. У нее были прямые блестящие белокурые волосы и довольно-таки нелепая шляпка, по форме напоминающая коробку из-под пилюль, — определенно дань окружающим декорациям.

Двое, сидевшие за одним столиком со мной, производили впечатление всего среднего: среднего возраста, среднего местожительства (они со Среднего Запада), со среднеотточенными манерами, и, как оказалось впоследствии, именно таковыми их манеры и оказались. Успев уже основательно накачаться, оба без умолку болтали. Рядом с ними, сквозь стекла, простиралось пространство черного поблескивающего океана.

Мы одновременно потянулись к нашим напиткам, и мужчина улыбнулся мне.

— Вы — «лагунатик»? — спросил он, явно намекая на наше прозвище.

— Он самый.

— Приятный милый городишко.

— Это хорошее место для жизни.

— И чем же вы занимаетесь?

— Слова выпекаю. А вы?

— Инженер-конструктор из Дес-Мойна. Приехал познакомиться с «Диснейуорлдом» и полюбоваться китами.

«Полюбоваться китами» он опоздал на шесть месяцев, но теперь уже слишком поздно говорить ему об этом.

Его жена одарила меня улыбкой и подняла свой бокал.

Это — стройная женщина, с волосами песочного цвета, миловидная, когда улыбается.

Мы еще несколько минут поговорили, потом беседа внезапно заглохла.

Секундой позже они оба уставились на меня чуть не в упор.

— Скажи ему, Майк, — сказала дама, явно подзуживая своего мужа.

— Нет, ты скажи ему, Дженис, — парировал он беззлобно. — Сама скажи.

— Ну хорошо, я скажу. — Женщина наклонилась ко мне. — Это место — худшее из всех, где нам довелось побывать. Билеты обратно и недельный номер в отеле, в котором мы не хотели бы жить, нам обойдутся много больше чем две тысячи долларов. У вас есть яркое солнце, «Диснейуорлд» и — убийца, потрошащий спящих. Вот я и подумала, раз вы здесь живете и раз это — туристский город, вы должны бы все знать об этом.

Я был не в настроении слушать об их порушенных планах на отпуск.

— Что и говорить, не повезло. Всех нас подстерегает какое-нибудь разочарование, — сказал я.

Майк натужно хохотнул.

— Послушай-ка, приятель, можно было бы ответить и повежливее.

— А могли бы вы выброситься из этого окна? — спросил я. — Почему бы вам не дать этому местечку отдохнуть от вас?

— Черт бы меня побрал, — воскликнула Дженис, грохнув бокалом по столу и вставая. — Майк, к черту, немедленно уходим отсюда. Сплошные убийцы и пьянчуги вроде этого типа. Поганое место, и я хочу, чтобы ты знал об этом, — сказала она мне.

— Спасибо, — откликнулся я.

— Надеюсь, он доберется до тебя.

— Это кто же?

— Полуночный Глаз.

После того как Майк и Дженис ушли, я окинул взглядом публику и выхватил из нее бородатого мужчину в опрятном итальянском пиджаке и в дорогих круглых очках. Он был такой же громадный, как и Полуночный Глаз, достаточно волосат и бородат, но я бы принял его за преподавателя университета или врача-психиатра. Он сидел с рыжей девицей, которая надула губки и глядела в окно.

Я изобразил на своем лице улыбку — подобие улыбки, — отвернулся и стал смотреть на черный океан.

Полуночный Глаз как средство устрашения туристов, пронеслось у меня в голове, и нанесения ущерба «Диснейуорлду» и серым калифорнийским китам. А что, если сегодня ночью он обрушит на Лагуну свой очередной удар?

Было уже поздно, и публика в зале поредела. Эмбер, конечно, не появилась. Я испытывал облегчение. Вместе с тем чувствовал себя измученным и глубоко, яростно опечаленным тогда, когда начинал думать об Изабелле, а думать о ней я начинал чуть не каждую секунду.

Поможет ли операция? Не станет ли эта операция настоящей катастрофой? Один шанс из десяти...

Пианист умело исполнял песню «Путь как он есть».

Мужчина с конским хвостиком, казалось, оправдывался в чем-то перед все еще угрюмой рыжеволосой девицей.

Я расплатился с официантом, прошел в туалет и плеснул воды в лицо. Вытираясь бумажным полотенцем, посмотрел на собственное отражение в зеркале и с явной тревогой заметил тяжелые складки, появившиеся под челюстями и подбородком. Нос чуточку расплющился и, возможно, слегка порозовел, а глаза, показалось мне, уменьшились. «В общем, не человек, какая-то морская корова, — подумал я. — Проклятье!»

А все пьянка. Пора с этим завязывать. Я распрямился, выпятил грудь, сбросил напряжение с плеч, развернул их, откинул голову. Уже лучше.

Проходя по залу к выходу, я перехватил прямо на меня, в упор направленный взгляд блондинки, сидящей в углу, и... уловил ее манящий жест. Она вытащила сигарету из своего нелепого мундштука, сунула ее в рот и всем своим видом показывала мне, что будет вовсе неплохо, если я дам ей прикурить.

Ну разумеется, почему не дать?

Я подошел, склонился, держа наготове зажигалку. А когда крутанул колесико, выбил пламя и поднес его к губам дамы, вдруг понял: я смотрю в глаза очень хорошо знакомого мне человека.

Сердце остановилось. Желая убедиться в том, что я не ошибся, я буквально впился взглядом в серые глаза. Они мне были хорошо знакомы.

К тому моменту, когда большой палец уже убрал свет зажигалки и лицо Эмбер снова окунулось в сумрак бара, я наконец начал — робко, очень неуверенно — соединять разрозненные части случившегося вместе.

Сквозь жаркую тьму я вел машину к югу. Эмбер буквально вжалась в дверь. В донельзя умело подобранном парике и в темных очках, по стеклам которых, подобно каплям дождя на ветровом стекле, рассыпались огни города, она была неузнаваема. Ветер пронизывал ее волосы, когда она высовывалась в открытое окно. Она была очень бледна, а на ее щеках поблескивали мокрые дорожки слез.