Нельсон Демилль - В никуда

Еще там были всякие пластиковые штуковины: карточка Женевской конвенции, карточка с перечнем пунктов устава сухопутного боя, карточка с перечнем пунктов устава пехотинца. На войне много всяческих правил, но чаще всего действует только одно – правило № 1: "Убей врага, пока он не угробил тебя".

Молодой офицер имел все, что требовалось, и я почувствовал в нем человека, который совершал только правильные поступки. Пластиковому ряду была придана еще одна карточка – спиртного рациона в гарнизонном военторге. Две дырочки свидетельствовали о том, что лейтенант совершил всего две покупки. Если бы в то время такая карточка была у меня, она бы стала похожа на попавший под шрапнель кусок швейцарского сыра.

Последняя карточка была удостоверением личности офицера. Молодой человек оказался Уильямом Хайнсом – первым лейтенантом сухопутных войск.

Я посмотрел на Трап Ван Вина.

– Могу я передать его документы семье?

Вьетнамец понял все без перевода и не колеблясь кивнул.

Я отложил бумажник в сторону. Если этим все и ограничится, родные Хайнса почти через тридцать лет получат его документы. Конечно, при условии, что Пол Бреннер выберется из Вьетнама.

– В письме брату вы говорили, что этого человека убил американский капитан.

Сьюзан перевела, и вьетнамец кивнул.

– У нас есть фотографии человека, который, как мы считаем, и есть тот самый капитан. Возможно, вы сумеете его опознать.

Сьюзан раскрыла перед Тран Ван Вином вторую подборку снимков и перелистала страницу за страницей. Он внимательно всматривался в лицо человека.

Когда ему показали последний снимок, он вернулся к первому, проглядел все снова и что-то сказал. У меня сложилось впечатление, что он не уверен или не хочет производить опознание. И я его не винил.

– Он говорит, – перевела Сьюзан, – что в здании было мало света. Лицо капитана залепила грязь, на нем была каска, сам Тран Ван Вин лежал на втором этаже, далеко от капитана – не мог его как следует рассмотреть, да и времени прошло без малого тридцать лет – память могла подвести.

Пришлось кивнуть. Я куда-то двигался, но, очевидно, забрел в тупик.

– Вы можете рассказать, что видели в тот день? – спросил я у Тран Ван Вина.

Сьюзан задала ему вопрос и перевела ответ:

– Видел именно то, о чем написал в письме.

Я не стал ему говорить, что его письмо и "мое" могли отличаться друг от друга. И продолжал:

– Вы написали, что не поняли, из-за чего произошло убийство. Но упомянули, что лейтенант и капитан спорили. Может быть, лейтенант угрожал капитану? Или не подчинился приказу, или проявил трусость? Мне кажется странным, что два офицера поспорили и один из них вытащил пистолет и застрелил другого. Вы думали над этим? Вам ничего не приходило в голову?

Сьюзан перевела, и Тран Ван Вин пристально посмотрел на меня. Затем ответил.

– Он говорит, – сказала мне Сьюзан, – что до сих пор не понимает, что послужило причиной убийства.

Я не собирался сдаваться так легко. Мы рисковали жизнью, добираясь сюда, убили по дороге четырех человек. Нельзя, чтобы все это пропало впустую.

– Возможно, я плохо помню текст письма или перевод не совсем точен. Не могли бы вы рассказать еще раз, что помните из тех событий.

Вин тяжело вздохнул и промолчал. Вероятно, он не хотел вспоминать о войне.

– Мистер Вин, – продолжал я, – никому не нравится снова переживать те ужасные дни. Но вот я приехал и навестил места, где воевал, – Куангчи и долину Ашау. А потом рассказал обо всем этой даме, и мне стало легче. Прошу вас, вспомните те давние события, и вам тоже станет легче.

Сьюзан перевела, вьетнамец ответил, и она повернулась ко мне.

– Он не хочет об этом говорить.

Что-то здесь было не так.

– Ты точно переводишь? – спросил я у нее.

Сьюзан промолчала.

– Что, черт возьми, происходит?

Она подняла на меня глаза.

– Пол, тебе лучше не знать.

У меня по спине пробежали мурашки.

– Черт побери, я хочу это знать!

– Пол, мы проделали долгий путь, обнаружили Тран Ван Вина живым. Теперь нам надо выяснить, нет ли у него каких-нибудь других военных сувениров. Потом мы уедем в Ханой и напишем отчет.

Я покосился на вьетнамца. Тот понял, что его гости поругались. Я поднял со стола бумажник и показал Вину.

– Сувенир? – Это слово во Вьетнаме понимали все. – Сувенир de guerre [104]? Дай-уй сувенир? Сувениры капитана? Трунг-уй. Сувениры лейтенанта? – Я показал на плетеный сундучок. – Много еще сувениров? Бьет?

Вин кивнул, встал и пошел к коробке.

Я повернулся к Сьюзан.

– Ты понимаешь, в чем тут дело?

– Да.

– Ты видела подлинный перевод письма?

– Да.

– Лживая сука.

– Да.

Вьетнамец вернулся с несколькими предметами в руках. Я взглянул на то, что он разложил на столе. Американские военные часы с давным-давно остановившейся секундной стрелкой. Пластмассовая фляга, которой Вин мог бы пользоваться до сих пор, если бы в каком-то другом бою ее не пробил осколок, золотое обручальное кольцо, медальоны военнослужащих и холщовый планшет с бумагами.

На внутренней стороне кольца была выгравирована надпись: "Уилл и Фрэн, 1/15/67" – почти за год до смерти Хайнса.

Я открыл холщовый планшет – в нем оказались письма: от Фрэн, от родителей, от других людей. Я отложил их в сторону и нашел незаконченное, на котором стояла дата: 3 февраля 1968 года.

В письме говорилось:

Дорогая Фрэн!

Не знаю, удастся ли мне закончить это письмо. Ты уже в курсе, что вьетконговцы и северовьетнамская армия наступают по всей стране и даже здесь, в Цитадели в Куангчи. Штаб военных советников попал под обстрел артиллерии. У нас много раненых, которые не могут получить медицинской помоши. Южновьетнамские солдаты бегут, и советникам приходится сражаться, чтобы спасти свои жизни. Вот она, спокойная работенка... Понимаю, что мое письмо звучит пессимистически. Даже не знаю, дойдет ли оно до тебя, но все-таки надеюсь, что дойдет, и хочу, чтобы ты знала...

На этом все обрывалось. Я положил бумагу на стол.

Там же, в холщовом планшете, обнаружилась записная книжка – типично офицерский блокнотец с радиочастотами, позывными, кодами и фамилиями тех, с кем осуществлялась связь во вьетнамской армии. Некоторые странички лейтенант Хайнс использовал в качестве дневника. Я перелистал блокнот. Там были записи о погоде, о встречах, мысли о войне.

Мое внимание приковала дата – 15 января: "Капитана Б. обожают ст. офицеры, но не такие, как я. Постоянные шуры-муры на черном рынке и каждую ночь в борделе".

Я закрыл дневник. Судя по всему, этот капитан Б. получал удовольствие от войны. По крайней мере до Тета.

Я посмотрел на Вина. Показал на вещи на столе, затем на себя. Он кивнул. Я перевел взгляд на Сьюзан.