Нельсон Демилль - В никуда

– Понятно. – Вот уже два места: Бьенхоа и Камрань, – куда я не могу вернуться как к себе домой.

Поезд остановился у платформы. Но на этот раз сошли всего несколько человек. А вошли в основном вьетнамские моряки и летчики и остались стоять в тамбуре.

Сьюзан достала из рюкзака литровую бутылку с водой, открыла, сделала глоток и передала мне.

Поезд тронулся и снова побежал на север.

Я замечал то бомбовую воронку, то разбитый танк, то теперь разрушенный, а некогда сложенный из мешков с песком блокпост, то французскую сторожевую вышку. Но в целом война ушла из пейзажа, хотя, наверное, не из умов людей, которые, как и я, ее пережили.

Из рюкзака Сьюзан появились стаканчик с йогуртом и пластмассовая ложка.

– Хотите? – спросила она.

В последний раз я съел гамбургер в "Ку-баре", но скорее заморил бы себя голодом, чем прикоснулся к йогурту.

– Спасибо, – ответил я.

Она отправила в рот ложку слизистой жижи.

– В этом поезде есть вагон-ресторан?

– Разумеется. Сразу за вагоном-баром и обзорно-панорамным вагоном.

На голодный желудок я соображал хорошо и догадался ей не поверить. И к тому же заметил, что все вокруг ели и пили свое. Пришлось просить у нее йогурт.

Сьюзан сунула мне в рот полную ложку клейкой субстанции. Но она оказалась не такой противной, как я ожидал.

Мы прикончили воду и йогурт. И Сьюзан захотела поменяться местами. Но в проходе все было забито, и ей пришлось лезть по моим коленям. Я пересел на ее место и предложил:

– Может, повторим?

Она улыбнулась и закурила послеобеденную сигарету. Достала лондонский "Экономист" и выдохнула дым в трещину в окне.

Через полчаса после остановки в бухте Камрань и примерно через шесть часов после того, как мы отправились из Сайгона, поезд начал тормозить – мы приближались к Нячангу.

Мы подъезжали с запада и имели возможность полюбоваться прекрасным видом спускающихся к морю отрогов гор. Их подножия пестрели кирпичными башнями – башнями чамов, как выразилась Сьюзан, хотя я понятия не имел, что она имела в виду. Слева на холме красовалась огромная статуя Будды, а впереди, на отлогом склоне напротив вокзала, стоял построенный в готическом стиле католический собор. Этот собор я помнил.

Поезд замедлил движение и остановился у перрона.

Нячанг был конечной станцией, и пассажиры, подхватив детей и багаж, стали пробираться к выходу, а те, что стояли на платформе, рвались в вагон, чтобы поскорее занять места.

– Толкайтесь, – подбадривала меня Сьюзан. – Вы самый крупный мужчина в поезде. И все, кто позади, рассчитывают только на вас.

Наконец нас вынесло на платформу.

Здесь было прохладнее, чем в Сайгоне, и воздух в тысячу раз чище. Небо отливало голубизной, и по нему плыли прозрачные облака.

Мы прошли через здание небольшого вокзала и оказались на площади, где в надежде на заработок стояла дюжина такси.

В машине Сьюзан что-то сказала шоферу, но тот переспросил еще раз, прежде чем тронуться от станции.

– Что вы помните о той гостинице, куда приезжали в отпуск? – спросила она меня.

– Она стояла к югу от побережья. Французская колониальная постройка. Кажется, три этажа. Вроде бы белая. Или бледно-голубая.

– Очень приличная память для пожилого человека, – хмыкнула Сьюзан и повернулась к водителю. Тот выслушал ее и кивнул.

Мы миновали Нячанг – городок, который ничем не отличался от других курортных местечек, – белые оштукатуренные дома, красные черепичные крыши, пальмы и крутые тропинки. Город выглядел лучше, чем я его помнил, – тогда он был забит военными грузовиками и солдатами. Он был убежищем от войны, и я не помню, чтобы Нячанг пострадал от серьезных разрушений, хотя время от времени с окрестных холмов его обстреливали из минометов. И еще здесь размещались службы ЦРУ – верный признак относительной безопасности и наличия приличных ресторанов и баров.

Через несколько минут такси свернуло на юг и покатило по дороге вдоль побережья. Справа мелькали дома – то убогие хижины, то современные гостиницы и морские приюты. А слева проносились мили белого песка, прибрежные рестораны и бирюзовая вода под залитым солнцем небом. Пляж раскинулся в форме полумесяца, концы которого на севере и на юге выдавались в Южно-Китайское море, где зеленели островки самой причудливой формы.

– Как красиво! – заметила Сьюзан.

– Красиво!

– Вы так все и помните?

– Я был здесь всего три дня, и из них ни минуты трезвым.

Такси остановилось, и водитель что-то сказал Сьюзан. Впереди в сотне метрах вдоль дороги бежала бетонная балюстрада большого белого трехэтажного здания. Центральную секцию справа и слева обрамляли крылья. И все здание венчали бело-голубые буквы "Гранд-отель".

– Шофер говорит, что это одна из гостиниц, где жили американцы во время войны. Она и в то время называлась "Гранд-отелем". Потом коммунисты переименовали ее в "Нхакхач сорок четыре", что значит просто гостиница номер сорок четыре. Но теперь она снова "Гранд-отель". Вспоминаете?

– Как будто. Спросите его, работает ли в баре официантка по имени Люси?

Сьюзан улыбнулась и что-то сказала водителю, и тот повернул между двумя колоннами на круговую дорожку, в середине которой находился разукрашенный прудик.

Место показалось мне знакомым, особенно веранда, на которой сидели, ели и пили люди. Мне даже представилось, что обслуживала клиентов та самая Люси.

– Вроде бы это место, – сказал я.

Водитель высадил нас перед центральной лестницей, мы забрали из багажника вещи, и я расплатился.

И только когда такси уехало, я сообразил, что в гостинице могло не оказаться номеров.

– Деньги сделают свое дело, – заметила Сьюзан.

Мы поднялись по лестнице и через решетчатые двери попали в вестибюль. Он показался мне убогим и неухоженным, но на потолке трехметровой высоты сохранилась потрескавшаяся лепнина, и я понял, что когда-то он выглядел изящным. По правой стене располагалась регистрационная конторка, а за ней стеллаж для ключей. За конторкой на стуле спал служащий.

– Так это точно то место? – спросила меня Сьюзан.

Я посмотрел налево: из вестибюля сквозь арку виднелся ресторан и дальше – веранда со столиками.

– То самое, – кивнул я.

– Потрясающе!

Она звякнула в колокольчик на столе у портье, и тот подскочил так, словно услышал над ухом свист летящего снаряда.

Но тут же пришел в себя, и Сьюзан приступила к переговорам. А потом повернулась ко мне.

– Он говорит, что остались только дорогие номера. Оба на третьем этаже. В каждом своя ванная и по утрам – горячая вода.

Комнаты большие, хотя понятие "большие" здесь относительно. Он попросил семьдесят пять долларов в сутки за каждую – пошутил. Я предложила по две сотни за неделю. Пойдет?