Артур Хейли - Город Воров

— Да перестань ты! — снова взорвался я. — Ты не знаешь об этом ровным счетом ничего! Ты же не знаешь, как она гуляла направо и налево, вечно где-то шлялась, оставляя меня в номере отеля одного, или, еще хуже того, притаскивала в наш номер кого-нибудь, даже несмотря на то, что там находился я! Так что не надо делать из нее святую мученицу! Она держала меня на крючке ради алиментов, притом что я не мог выплачивать их и притом что они были ей совсем не нужны. Просто держала меня на крючке и все — чтобы знал, что она в любой момент может засадить меня за решетку.

— Ну а сейчас-то ты, конечно, пришел из-за денег.

— Черт возьми, Джо, ты же сказал, что повзрослел, а ведешь себя как ребенок!

— Да-а? Ты еще скажи, что тебе не нужны деньги! Давай, скажи, что ты сегодня напился в зюзю не из-за того, что тебе ничего не досталось по завещанию!

— Да забудь ты о деньгах! Что ты все о деньгах и о деньгах?! Не о них сейчас речь. Ну вот как я могу тебе это доказать? Вот твою мать да, ее деньги всегда интересовали больше, чем меня.

— Мама страдала. Она… она просто зачахла, растаяла на глазах… У нее даже волос почти не осталось. — По щекам его катились слезы. Еще чуть-чуть, и он готов был разрыдаться в голос. Но сумел совладать с собой и, сглотнув тугой ком в горле, продолжал: — И мне приходилось одному справляться с этим. Мне приходилось самому мыть ее, сидеть у ее больничной койки. Все самому. Одному. И рядом никого не было. И я сделал все, что мог… — И тут он сорвался на рыдания.

— Джо!..

Но он, качая головой, резко повернулся и ушел на кухню. И по-прежнему не изменил своего мнения — я обманывал его насчет Куинн, я хотел ее денег, и я не знал, как она умирала. Я мог сейчас говорить все что угодно, но он был настроен против меня и заранее считал неправым во всем. Понимая это, я все равно последовал за ним на кухню.

Он стоял перед раковиной спиной ко мне, но я мог сказать со всей уверенностью, что он плачет.

— Джо!.. — позвал я.

Он не ответил.

— Я любил твою маму. Я…

Он резко повернулся и запустил в меня стаканом. Тот пролетел мимо и ударился о стену, расколовшись пополам и забрызгав ее водой от растаявшего льда.

Мы оба остолбенели от этого его неожиданного порыва. Джо давился от рыданий, а я впервые в жизни попробовал сосчитать про себя до десяти — в свое время одна девчонка уверяла меня, что это помогает. До десяти я не досчитал, но, когда заговорил, почувствовал себя гораздо спокойнее и уже хотя бы не срывался на крик.

— Я любил Куинн очень сильно. Сильнее, чем кого бы то ни было, ну… за исключением, может быть, Клотильды. Я даже не могу поверить, что ее больше нет. Ее так давно не было в моей жизни…

— Как и тебя в ее жизни, — сказал Джо, уже не предпринимая попыток сдержать рыдания. Сжав кулаки, он уже плакал в открытую, и от этого зрелища у меня на глаза навернулись слезы, и это означало, что я, наверное, любил его. Даже не наверное, а точно любил. Дрожащим от рыданий голосом Джо продолжал: — Ребенком я боготворил тебя. Вот ты встретил в баре какого-то парня и почувствовал свою значимость оттого, что он боготворит тебя как писателя. А я боготворил тебя как отца!

Я не перебивал его, давая возможность выговориться.

— С мамой жить было трудно. С бабушкой и дедушкой тоже. Но я знал, что у меня есть ты, такой знаменитый… — Рыдания снова вырвались наружу. — И каждый раз, когда я летал к тебе в Калифорнию и когда ты даже не находил для меня времени, а все время только пьянствовал, горлопанил и ругался с Хлоей и со всеми подряд, можешь себе представить, каково мне было тогда?

Я только качал головой.

— И с каждым разом это выглядело все ужаснее. Это не сразу произошло, но со временем я понял, что ничего для тебя не значу и что на самом деле никакой ты не великий, а просто ужасный и все.

— Прости, мне очень жаль.

— Да что мне твое «прости»! Ему грош цена.

Я сделал несколько шагов к нему навстречу.

— Прости, сынок. Я действительно раньше был ужасный, когда пил.

Он презрительно усмехнулся.

— Раньше?

— Ну у кого хочешь спроси, тебе все скажут, что я не пил уже много месяцев. А сейчас напился, потому что, говорю же тебе, я любил Куинн. Понимаешь?

— Нет, не понимаю и понимать не хочу, потому что мне наплевать!

— Ну ты же плачешь…

— Ты предал меня!

— Чем предал? Тем, что оказался не таким, каким ты себе меня вообразил? — произнес я, снова повышая голос.

— Да всем! — Он собрался выйти, но пройти к двери он мог только мимо меня, и я загородил ему дорогу. — Хватит! Дай мне выйти!

— Джо, я же твой отец! — сказал я и хотел положить руку ему на плечо.

— Нет!

Он попытался ударить меня, но я выставил перед собой руку. Тогда он оттолкнул меня, повернулся к холодильнику, схватил с кухонной стойки нож для колки льда и, размахивая им, как я надеялся, только для устрашения, пошел на меня.

Я попятился.

— Ты что делаешь?

— Уйди с дороги! — выкрикнул он, задыхаясь от возбуждения. Глаза его были красными от слез, лицо перекошено от злобы.

— Ты же не собираешься… — И я пошел ему навстречу.

Только не спрашивайте меня, что я собирался сделать, я и сам не знаю. Наверное хотел обнять его, хотя это и звучит как слюнявая слезливая глупость. Ведь, проживя столько лет в Голливуде, поневоле становишся сентиментальным и слезливым. В общем, я пошел к нему навстречу, и он… замахнулся на меня.

Нож для колки льда, вскользь пройдя по руке, разорвал мне рукав и обжег острой болью. Наверное, я вскинул руки или попытался нанести защитный удар, но, скорее всего, собирался выбить у него из рук этот нож, но Джо почему-то не устоял на ногах и, упав, ударился затылком о край кухонной стойки, а потом сполз на пол и замер.

Потирая правой рукой порез на левом предплечье, я увидел у себя на пальцах кровь, и только потом, впоследствии, узнал, что эта кровь накапала и на пол.

Джо лежал на полу бездыханный.

— Джо!.. — позвал я.

Он не отвечал.

— Джо, с тобой все в порядке?..

Я легонько потормошил его ногой, но он все равно не двигался. Руки у меня и почему-то подбородок онемели от подкатившего страха. Я наклонился к Джо. Рана на затылке не выглядела особо ужасной, хотя волосы уже и промокли от крови, но голова его склонилась под каким-то странным, неестественным углом.

— Джо!.. — снова позвал я.

Я не стал прикасаться к нему, потому что уже и так все понял. То ли это произошло от удара затылком, то ли от того, что он свернул себе шею. Нож для колки льда валялся на полу в нескольких дюймах от его руки, кончик был в крови. Меня пробила дрожь, и, если бы не вырвало незадолго до этого, то вырвало бы теперь, потому что мое горло уже сжималось в судорожных позывах, а во рту пересохло.

Сердце у меня бешено колотилось. Я захотел крикнуть, но не смог.