Артур Хейли - Город Воров

Он очень хорошо понимал, что имела в виду Карен. И был полностью с ней согласен. Однако что-то изменить было гораздо труднее, чем могло показаться на первый взгляд.

— Вы меня слушаете, сержант? — Тон Аксбриджа становился все более настойчивым.

— К сожалению, да.

— Так вы приедете или нет?

Подумав, Эйнсли ответил:

— Как вы думаете, святой отец. Дойл… Ему нужна исповедь в общепринятом смысле этого слова?

— К чему вы клоните?

— Ищу путь к компромиссу, чтобы не ездить в Рэйфорд. Не могли бы вы сами исповедать Дойла, но в присутствии представителя тюремной администрации? Тогда это можно трактовать как официальное признание, которое вносится в протокол.

Эйнсли знал, что зашел слишком далеко, и потому бурная ответная реакция не удивила его.

— Во имя всего святого! Как вы можете так говорить? Тайна исповеди священна! Уж вы-то должны это знать!

— Да, верно, извините. — Ему и в самом деле стоило повиниться перед Аксбриджем за последнюю попытку отбрыкаться от поездки. Теперь выбора не осталось.

Проще всего долететь до Джексонвилла или Гейнсвилла: тюрьма штата располагалась недалеко от этих двух городов. Проблема в том, что ночью туда не было рейсов. Успеть в Рэйфорд до казни Дойла можно только на машине. Восемь часов езды… Времени в обрез.

Эйнсли бросил взгляд на Родригеса, который вслушивался в разговор. Прикрыв трубку ладонью, Эйнсли негромко сказал:

— Нужно отвезти меня в Рэйфорд. Подыщи патрульную машину, заправь ее и жди на нашей стоянке. И захвати мобильный телефон.

— Слушаюсь, сержант. — Хорхе быстро вышел.

— Я хочу, чтобы до вас дошло, Эйнсли, — священник говорил с нескрываемой злостью, — разговор с вами мне крайне неприятен. Я позвонил вам против своей воли, потому что меня попросил об этом человек, который обречен на смерть. Дойл знает, что вы в прошлом священнослужитель. Мне он исповедоваться не желает. Он готов раскрыть свою душу только перед вами. И как ни ужасна для меня подобная идея, я обязан уважить его просьбу.

Суть дела, казалось, начала проясняться.

Эйнсли ожидал чего-то в этом роде, как только услышал в трубке голос Рэя Аксбриджа. Жизненный опыт помог ему усвоить две вещи. Во-первых, прошлое иногда напоминало о себе совершенно неожиданно, а некоторые детали его прошлого, без сомнения, были Аксбриджу известны. Во-вторых, к бывшему священнику особенную предубежденность испытывали именно бывшие собратья. Остальные были вполне терпимы, даже миряне-католики, даже служители других религий… Но только не католические пастыри. Когда Эйнсли был в мрачном расположении духа, то приписывал это зависти — четвертому из смертных грехов.

Уже десять лет прошло с тех пор, как Эйнсли сложил с себя сан, и теперь он с полным правом мог сказать Аксбриджу:

— Послушайте, святой отец, как офицера полиции меня интересуют только те признания Зверя, которые имеют отношение к совершенным им преступлениям. Если именно в этом он захочет исповедаться мне перед смертью, я готов его выслушать, хотя у меня неизбежно возникнут к нему вопросы.

— То есть вы устроите ему допрос? — взвился Аксбридж. — Неужели даже сейчас в этом есть необходимость? Эйнсли тоже не мог больше сдерживаться:

— Именно допрос! Если вы смотрите телевизор, то знаете, как это происходит. Мы сидим в маленьких комнатках без окон и задаем подозреваемым вопрос за вопросом.

— Дойл уже вне подозрений.

— Он по-прежнему подозревается в совершении других преступлений. Интересы общества требуют, чтобы мы выяснили все обстоятельства дела.

— Общественные интересы или личные амбиции, сержант? — съязвил Аксбридж.

— Что касается моих амбиций, то они были полностью удовлетворены, когда Зверя признали виновным и приговорили к смерти. Лишь профессиональный долг велит мне установить, по возможности, все факты.

— А меня больше беспокоит душа этого человека.

— Так и должно быть. — Эйнсли слегка улыбнулся. — Мое дело факты, ваше — душа. Займитесь душой Дойла, пока я в пути, а по приезде я приму у вас эстафету.

После этого Аксбридж заговорил официально:

— Я настаиваю, Эйнсли, чтобы вы дали мне сейчас твердое обещание, что в процессе общения с Дойлом не будете выдавать себя за представителя церкви. Кроме того…

— У вас нет никакого права отдавать мне приказы, святой отец.

— Мое право от Бога! — пророкотал Аксбридж.

— Мы попусту теряем время, — отозвался Эйнсли, не выносивший театральной патетики. — Передайте Дойлу, что я буду в вашем заведении раньше, чем он выпишется оттуда. И уверяю вас, я не собираюсь ни за кого себя выдавать.

— Дайте мне честное слово.

— О, Бога ради! Считайте, что я его уже дал. Если бы мне хотелось щеголять в сутане, я бы остался священником. — И Эйнсли положил трубку.

Он сразу же поднял ее снова и отбарабанил по кнопкам номер начальника отдела лейтенанта Лео Ньюболда, который по случаю выходного дня должен был находиться дома. На звонок отозвался приятный женский голос с заметным ямайским акцентом:

— Квартира Ньюболдов.

— Привет, Девайна! Это Малколм. Могу я поговорить с боссом?

— Он спит, Малколм. Разбудить?

— Боюсь, что придется, извини.

Эйнсли ждал в нетерпении, сверяясь с часами, просчитывая расстояние, которое предстояло преодолеть, и время, которое для этого потребуется. Если не возникнет непредвиденных препятствий, они успеют. Но времени все равно остается в обрез.

Он услышал, как со щелчком была снята трубка параллельного телефона. Потом заспанный голос:

— Привет, Малколм. Какого дьявола? Разве ты не в отпуске? — У Лео Ньюболда тоже был ямайский выговор.

— И я так думал, сэр. Но тут кое-что случилось.

— Вот так всегда!.. Ладно, рассказывай.

Эйнсли кратко изложил свой разговор с Аксбриджем.

— Должен выезжать немедленно. Звоню, чтобы получить добро.

— Даю. Кто тебя повезет?

— Я беру Родригеса.

— Хорошо, только приглядывай за ним, Малколм. Этот кубинец водит машину как полоумный.

— Сейчас это как раз то, что мне нужно, — улыбнулся Эйнсли.

— А как же твой отпуск с семьей? Насмарку?

— Похоже на то. Я еще не говорил с Карен. Позвоню ей с дороги.

— Черт побери! Сожалею, что так вышло.

Эйнсли посвятил Ньюболда в их планы отметить завтра восьмой день рождения своего сына Джейсона одновременно с семидесятипятилетием отца Карен, бригадного генерала, отставника канадской армии Джорджа Гранди. Гранди жили в пригороде Торонто, на двойное торжество собиралась вся семья.

— В котором часу завтра самолет на Торонто? — спросил Ньюболд.

— В девять ноль пять утра.

— А казнь Зверя?

— В семь.

— Стало быть, освободишься ты в восемь и в Майами уже не успеешь. А из Джексонвилла или Гейнсвилла есть рейсы на Торонто? Ты узнавал?