Артур Хейли - Город Воров

— Сейчас я вас удивлю, — сказал Турстон. — Помните убийство Айшема? Старое дело — ему уже года полтора.

— Конечно, помню, — отозвался Эйнсли задумчиво. — Его застрелили из собственного пистолета, но орудие убийства так и не нашли. Расследование вел Дион Джакобо. У него был подозреваемый, но без пистолета улик оказалось недостаточно. Убийство осталось нераскрытым.

— Скажем лучше, оставалось до сегодняшнего дня. Мы с вами только что обнаружили орудие убийства Айшема.

— Неужели это ее пистолет? — Эндрюз глазами указал на Дульсе Гомес.

Турстон кивнул и с явным удовольствием продолжал:

— Компьютерщики идентифицировали пистолет и установили имя его первоначального владельца. А теперь угадайте имя человека, который проходил у Диона подозреваемым по делу Айшема.

— Ортега? — первым высказал предположение Эйнсли.

— Именно! Некий Хусто Ортега — идиот, которому взбрело в голову подарить замазанный пистолет своей подружке Дульсе. Я только что говорил с Дионом Джакобо. Ему известно, где сейчас Ортега, и он уже помчался за ордером на арест. Имея пистолет, он добьется обвинительного приговора.

— Где найдешь, где потеряешь… — заметил Эйнсли. — Отличная работа, Чарли. Но сейчас я хотел бы выяснить другое. — Он указал на накрытое простыней тело Киньонеса. — Привлекать нам девушку или нет? Какие будут мнения?

— Лично мне этого совершенно не хочется, — признался Турстон. — Она, конечно, перегнула палку, но я бы воздержался привлекать ее за убийство Киньонеса. По-моему, мерзавец получил по заслугам.

— Я тоже так думаю, — заявил Эндрюз.

— И я готов с вами согласиться, — сказал Эйнсли, — хотя мы не должны упускать из виду, что руки и ноги опытных каратистов считаются смертоносным оружием. Обладателей черных поясов, каким похвалилась нам Гомес, даже заставляют вставать на учет в полиции. Так что прокуратура может попытаться отдать ее под суд за превышение пределов необходимой самообороны или даже непредумышленное убийство. Впрочем, скоро мы все узнаем.

Он кивнул в сторону входной двери, в проеме которой возникла низкорослая полноватая фигура пятидесятилетней женщины, с любопытством оглядывавшейся по сторонам. Вновь прибывшую даму в синей полотняной юбке и ярко-желтой блузке звали Мэтти Бисон, она была помощником прокурора штата. Эйнсли нравилось работать с ней в одной связке. В суде она умело и жестко доводила до логического конца работу следователей, хотя бывала подчас чересчур придирчива к детективам до суда, если собранные ими улики не казались ей достаточно вескими.

— Ну и что мы здесь имеем? — спросила Бисон с порога.

Турстон вызвался рассказать ей все с самого начала. Как они с Эндрюзом следили за Киньонесом, как тот увязался за Дульсе Гомес, как они искали нужную квартиру и как застали в ней Киньонеса уже покойником.

— А вы ведь упустили его, а, ребята? — Бисон по-прокурорски точно указала на самое слабое место в отчете Турстона.

— Что мне остается? Только согласиться с тобой, — скорчил гримасу детектив.

— Что ж, сказано по крайней мере честно. Не волнуйся, тебя судить не будут.

— А кого будут? — не сдержал любопытства Эндрюз. Оставив вопрос без ответа, прокурорша бросила взгляд на Дульсе Гомес, сидевшую в стороне, предоставив событиям происходить своим чередом. Потом Бисон сама задала вопрос:

— Полагаю, всем здесь известно, что каратисты могут представлять общественную опасность?

— Мы как раз обсуждали это, когда ты вошла, — сказал Эйнсли.

— Ты все такой же дотошный, Малколм, — бросила она, а затем обратилась вдруг к Эндрюзу: — Прежде чем ответить на ваш вопрос, детектив, я попрошу вас дать ответ на мой. Допустим, мы приняли во внимание, что эта женщина мастер карате и обвинили ее в превышении пределов самообороны, какие аргументы, говорящие в ее пользу, вы бы перечислили в суде?

— О'кей, давайте прикинем. — Эндрюз принялся загибать пальцы. — Во-первых, у нее есть постоянная работа и еще она учится по вечерам. Стало быть, благонадежна. Во-вторых, этот кусок дерьма с криминальным прошлым стал ее навязчиво преследовать без какого-либо повода с ее стороны. Он нарушил неприкосновенность ее жилища и ворвался к ней в квартиру, когда она находилась в ней одна. Далее, он напал на нее, обнажив половой член, угрожая холодным оружием. И что же она? Она запаниковала и в страхе за свою жизнь зашла в самообороне чересчур далеко — с юридической точки зрения. Но только никакой суд присяжных не вынесет ей на этом основании обвинительного приговора. Напротив, присяжные из кожи вон вылезут, чтобы оправдать ее.

Выслушав его, представительница прокуратуры позволила себе улыбку.

— Совсем неплохо, детектив. Не податься ли вам в адвокаты, а? — Потом она обратилась к Эйнсли: — А ты как думаешь?

— Поддерживаю Эндрюза. С точки зрения здравого смысла он прав.

— И я так считаю. Поэтому вот тебе мое слово, Малколм. Прокуратура умывает руки. Официально зафиксируем как смерть в результате несчастного случая.

К драме гибели Карлоса Киньонеса жизнь дописала свой постскриптум.

Обыск, произведенный полицией в его квартире, помог обнаружить свидетельства, что его попросту не было в Майами в те дни, когда были совершены три серийных убийства. Никаких улик, которые связали бы его с остальными преступлениями, найдено не было.

Имя Киньонеса, таким образом, стало первым, вычеркнутым Эйнсли из списка подозреваемых.

Сержанту Терезе Даннелли и детективу Хосе Гарсии не пришлось в ходе слежки иметь дела с убийством. Шла уже вторая неделя наблюдения, в тот день их «подопечным» был Алек Полайт, гаитянец, который жил в том районе Майами в конце Шестьдесят пятой Северо-Восточной улицы, который в народе прозвали Малым Гаити.

Сержант Даннелли, высокая тридцатипятилетняя брюнетка, временно прикомандированная к подразделению Эйнсли из отдела по расследованию ограблений, несла полицейскую службу уже десятый год и считалась способным руководителем группы. За бюст внушительных размеров ее прозвали Большой мамой, да она и сама иногда добродушно называла себя так. Хосе Гарсию из отдела по расследованию убийств она знала восемь лет; им и прежде случалось работать вместе.

Что же до Алека Полайта, то, как мы помним, в рапорте оперативных наблюдений его назвали самозваным проповедником, утверждающим, что он общается с Богом. Отмечались его агрессивность и склонность к насилию, хотя на скамью подсудимых он пока ни разу не угодил. Он жил в двухэтажном блочном доме еще с четырьмя семьями, включая не то шесть, не то семь детей.

Даннелли и Гарсия первый раз послали следить за Полайтом. До этого они «вели» Эдельберто Монтойю, но ничего подозрительного за ним не заметили.