Артур Хейли - Город Воров

— Что ты планируешь делать? — спросил Ньюболд. — Попросишь ордер на вскрытие подросткового досье Дойла?

— Да, я уже кое-что предпринял. Кэрзон Ноулз взялся по моей просьбе написать заявление. С ним я поеду к судье Пауэллу. Нам пока не нужна огласка, а он не будет задавать лишних вопросов.

— Твой приятель Фелан Пауэлл? — улыбнулся Ньюболд. — Что-то уж больно его честь к тебе благоволит. На какой крючок ты его подцепил? Э, да ты все равно не скажешь.

— Я его внебрачный сын, — вяло отшутился Эйнсли.

Ньюболд рассмеялся.

— Тогда он должен был охмурить твою мамашу, когда ему было лет двенадцать! Нет, здесь что-то другое. Ну, да ладно. В нашем деле у каждого есть маленькие секреты.

Вот здесь Лео Ньюболд был абсолютно прав.

Несколько лет тому назад, когда детектив Эйнсли только привыкал выезжать на дежурство в штатском, однажды вечером они с напарником Йеном Дином случайно заедали в темную аллейку, где увидели припаркованный голубой «кадиллак». Когда полицейские приблизились, из-за руля машины выскочил белый мужчина, путавшийся в приспущенных брюках, а с противоположной стороны — полуголая чернокожая девчонка. Сыщикам были знакомы оба персонажа. Девушка называла себя Вандой и работала профессиональной проституткой, а перед мужчиной обоим детективам не раз случалось давать показания, потому что это был окружной судья Фелан Пауэлл. Высокий, атлетически сложенный Пауэлл обладал властным характером и привык командовать. Однако сейчас был явно не тот случай.

Оба прикрывали глаза от слепящих фар, силясь разглядеть столь внезапно появившиеся фигуры. Когда Эйнсли и Дин приблизились, спинами заслонив свет фар своей машины, Ванда всплеснула руками и взвизгнула: «О, мать вашу!» Судья соображал медленнее, но постепенно и до него дошел весь ужас ситуации.

«Боже мой, полиция! — воскликнул он сдавленно. — Прошу вас, умоляю… Не давайте этому делу хода! Я просто свалял дурака… Поддался мимолетному соблазну. Это совсем на меня не похоже, но если вы составите протокол, вы меня на всю жизнь опозорите. Тогда я конченый человек!»

Он запнулся, глядя на полицейских взглядом побитой собаки.

«Прошу вас, забудьте об этом эпизоде. Отпустите меня на первый раз, а?.. Я… я так вам буду благодарен. Я никогда этого не забуду, если вам что-нибудь от меня понадобится, только попросите…»

Эйнсли подумал тогда, как бы сам судья отнесся к таким мольбам, случись им поменяться ролями.

Если бы Эйнсли и Дин произвели задержание и составили протокол, то судью обвинили бы в поощрении проституции и оскорблении общественной нравственности правонарушениях мелких, при которых обычно отделываются штрафом. Учитывая же, что Пауэлл в этом замечен впервые, его вообще могли отпустить с миром, но вот на своей карьере в юриспруденции он должен был смело поставить жирный крест.

Эйнсли, который был в тот вечер старшим, некоторое время колебался. Он знал главный принцип: справедливость слепа и не знает различий. Но с другой стороны…

Не вдаваясь в дальнейший анализ ситуации, Эйнсли интуитивно принял решение: «По-моему, нас вызывают по рации, — сказал он Дину. — Нужно вернуться к машине».

И полицейские уехали.

С тех пор об этом инциденте между Эйнсли и судьей Пауэллом не было сказано ни слова. Эйнсли помалкивал, а детектива Йена Дина вскоре убили в перестрелке во время облавы на торговцев наркотиками из Овертауна.

Свое обещание судья выполнил. Когда бы ни приходилось Эйнсли предстать перед ним в роли офицера, произведшего арест, или свидетеля, его всегда выслушивали с глубочайшим и почтительным вниманием. Иногда Эйнсли обращался к Пауэллу, когда ему нужно было оперативно решить в судебной инстанции важный для расследования вопрос, и неизменно получал необходимую помощь. Рассчитывал он на нее и сейчас.

Прежде чем выйти из отдела, Эйнсли позвонил в приемную судьи. За эти годы Фелан Пауэлл поднялся на несколько ступенек карьерной лестницы и был сейчас членом апелляционного суда третьей инстанции. Эйнсли объяснил суть дела секретарю. После непродолжительной паузы он услышал: «У его чести с минуты на минуту начинается слушание. Однако если вы явитесь в суд, он объявит перерыв и встретится с вами в своем кабинете».

По дороге Эйнсли остановился у прокуратуры, где забрал подготовленное по всей форме Кэрзоном Ноулзом заявление. После того как на нем поставит свою визу судья Пауэлл, Эйнсли сможет получить доступ к досье Дойла-подростка. Процедура была выматывающе долгой, что служило еще одним объяснением, почему к ней прибегали так редко.

Судебный пристав Третьего округа, явно получив четкие инструкции, проводил Эйнсли прямиком к первому ряду кресел в зале заседаний. Судья Пауэлл поднял взгляд, заметив его, кивнул и сразу провозгласил:

— Объявляется пятнадцатиминутный перерыв. Возникло неотложное дело, требующее моего внимания.

Все, кто был в зале, при этом поднялись, а судья проскользнул в дверь, располагавшуюся прямо позади его кресла. Тот же пристав проводил Эйнсли к нему в кабинет.

Судья уже сидел за рабочим столом и встретил Эйнсли радушной улыбкой.

— Входите, входите. Рад вас видеть, сержант. — Он указал гостю на стул. — Как я догадываюсь, отдел по расследованию убийств полиции Майами весь в трудах?

— И пребудет в них во веки вечные, ваша честь.

Эйнсли кратко изложил суть проблемы. Судья все еще был импозантен, хотя за несколько лет поднабрал лишнего веса, а в шевелюре преобладала теперь седина. Сказывался не только возраст, предположил Эйнсли, но и постоянный профессиональный стресс. На судьях апелляционных судов лежала огромная нагрузка, причем приговоры даже таких многоопытных ветеранов, как Пауэлл, то и дело отменялись в более высоких инстанциях, показывая, по мнению многих, как мало изменился мир со времен Диккенса, который писал, что «закон — это осел».

Выслушав аргументы Эйнсли, Пауэлл кивнул и сказал:

— Хорошо, сержант, я буду счастлив помочь вам. Однако чтобы соблюсти необходимые формальности, я должен спросить, зачем вы хотите получить доступ к давнему досье этого человека?

— Его дело было опечатано двенадцать лет назад, ваша честь. Сейчас мистер Дойл подозревается в крайне серьезном преступлении, и у нас есть основания полагать, что знание некоторых деталей его криминального прошлого поможет расследованию.

— Тогда будь по-вашему. Снимем эту печать. Как вижу, бумаги у вас с собой?

Эйнсли протянул ему папку.

Он прекрасно понимал, что любой другой судья посчитал бы предоставленную им информацию недостаточной. Неизбежны были бы другие вопросы — все более неприятные, пристрастные. Многие судьи упивались своими полномочиями; редкое решение принималось ими без словесной дуэли. Для Эйнсли сейчас важнее всего было свести к минимуму число людей, которые знали бы, что Элрой Дойл — основной подозреваемый по делу о серийных убийствах. Чем меньше придется ему вдаваться в детали, тем меньше вероятность, что будут обсуждать интерес, проявленный отделом по расследованию убийств, к Дойлу. Главное, сам Дойл не должен почувствовать, что он под подозрением.