Марина Серова - Очаг страха

— Понятно… Тогда отбой.

Есть у каждого мыслящего существа то, что он переносит с большим трудом. Киря, к примеру, не любит на людях проявлять чувства. У него и эмоции все какие-то отработанные, ничего лишнего. Тот же Папазян страдает от такого социального явления, как ожидание своей очереди. Даже если перед ним в этой очереди будет всего пара социально неопасных элементов. Да хоть кого возьми… Мои новые знакомые из Очажков. Автослесарь Миша хватается за сердце, если видит, что кто-то наплевательски относится к личному автомобилю. Зоя Константиновна не любит открывать перед чужими душу — ее рассказ о себе дался ей очень нелегко. Майор Пашков терпеть не может панибратства и даже в рамках сотрудничества держит четкую дистанцию. А я, к злости своей на себя же, не всегда могу найти общий язык с человеком младше восемнадцати лет.

Я вертела в руках телефон. Пообщавшись с младшей сестрой Сергея лишь один раз вживую, один раз — по телефону и примерно зная о том, как свободно она живет в настоящее время, только по рассказам ее соседки, я и не предполагала, что Маша захочет выйти со мной на связь. Помню же, как она меня встретила, там хорошими манерами и не пахло. Я уже и надежду пообщаться с ней потеряла, хотя, если не врать самой себе, мне было гораздо проще установить за ней слежку. Сейчас это было бы особенно кстати. Но если такой «фрукт» сам падает в руки, то грех отказываться рассмотреть его поближе, прежде чем решать, что он внутри испорчен.

И я набрала Машин номер.

— Здравствуй, Мария.

Гарик намекнул на то, что я не умею общаться с малолетними членами нашего общества. Ну, возможно. Не так уж часто приходилось сталкиваться с ними по делу или без, но если случалось, то некоторый опыт — пусть и слабенький — мной все же нарабатывался. Но это я предвзято, конечно. Подростки, надо признаться, это весьма интересные во многих отношениях элементы. А некоторые могут показать себя в разговоре с очень хорошей стороны. Многие умны, остры на язык, отлично эрудированы. Как-то был у меня случай, когда пришлось кое-что выяснять у целой компании парней и девчонок в возрасте от четырнадцати до шестнадцати лет. И если мальчишки охотнее шли на контакт, то девчонки чаще замыкались и всячески давали мне понять, что с ними все будет не так просто. Нет, они не издевались, но условно я была не из их круга, и они ясно показывали это мне. Удостоверение частного сыщика на них производило весьма слабое впечатление. Доверие, как мне дали тогда понять, нужно было заслужить. И только сейчас, при звуках Машиного голоса, меня осенила, возможно, правильная догадка: девушки не особо жалуют других особей женского пола, ступивших на их территорию. Некоторые будут присматриваться, принюхиваться так, словно я — капкан на тигра. И, конечно, срабатывает чисто человеческое «А вдруг все, что я расскажу, обернется против меня? А вдруг меня неправильно поймут? Я же ничего не докажу потом!». Этот страх я и почувствовала сейчас в Маше.

Нет, Маша, я не капкан.

— Здравствуйте, — тут же откликнулась она.

Голос ее никак не изменился, но вот тон стал совсем, совсем другим. Как будто бы плакала всю ночь и очень устала. Говорила она очень тихо.

— Погромче, если ты не против, — попросила я. — Тут связь не очень, а ты еле-еле шелестишь. Заново знакомиться будем?

— Вас зовут Таня, вы частный детектив. Вы звонили мне, предлагали помощь, которая мне была тогда не нужна.

— Именно так все и было. Ты в порядке?

— Если можно так сказать.

— Брат не объявился?

— Не знаю, — сказала Маша и заплакала.

Плохие дела, если человек вдруг начинает плакать. Ее ответ на простой, в общем-то, вопрос тоже насторожил.

— Ты точно в порядке? Тебе ничего в данный момент не угрожает? Говорить можешь? — я намеренно частила с вопросами, чтобы ее мысли немного разбежались в разные стороны. С толку это особенно не собьет, но человек может перестать зацикливаться на чем-то одном.

— Могу говорить, могу, — успокоилась Маша. — От вас только что звонили, но я лучше с вами.

— Действительно, это был мой друг из полиции. Я попросила его узнать, как твои дела.

— Я в порядке.

Последнюю фразу произнес уже другой человек. Кажется, сестра Сергея взяла себя в руки. Однако быстро она это сделала! Я даже переключиться не успела. Именно такое свойство характера, как сила воли, кажется, у Маши было очень серьезно прокачано.

— Рассказывай, — попросила я.

— Сереги нет больше недели. Уехал в поселок и пропал. Сначала он звонил мне, а потом перестал, — быстро проговорила Маша.

— Как долго от него нет вестей? — уточнила я.

— Дней пять не было. А вчера позвонил.

— Это замечательно. Что он сказал?

— Он говорил очень тихо, будто прикрывал рот рукой… или как там лучше выразиться… Спросил, как мне живется без него, — произнесла Маша.

— Прямо так и спросил? Как тебе без него живется?

— Прямо вот такими вот словами, — подтвердила она.

— Дальше, — попросила я.

— Я ответила, что все нормально, он еще про школу узнавал. Я хожу в школу, кстати. Я не пропускаю, если что.

— Ты умница, — одобрила я.

— Я рассказала, что дома все хорошо. Он еще спросил про деньги. Он оставил мне тут немного.

— Сколько денег он тебе оставил?

— Пять тысяч рублей, — тихо произнесла Маша.

— А на какой срок он оставил тебе пять тысяч, он не сказал?

— На время своего отсутствия. Типа, мне должно хватить.

— И не назвал день, когда вернется?

— Не назвал, — твердо сказала девушка.

Пять тысяч рублей… Не очень-то и развернешься на эту сумму за время отсутствия того, кто тебя спонсирует, если спонсор даже не назвал дату своего возвращения. Нужно будет экономить, что, скорее всего, для Маши явилось заданием трудновыполнимым.

— О чем-то еще он спрашивал, Маша?

— Да… про деньги. Я ответила, что денег хватает. И знаете, он откладывал, и я знаю, где именно он их хранит дома.

— Залезла в заначку? — рискнула я ненадолго перевести тему разговора.

— Там копейки, — спокойно ответила Маша. — Это раз. Во-вторых, не было необходимости. Пять тысяч — разве это деньги?

Это небольшая сумма, подумала я. Но только в том случае, если ты не знаешь, сколько получает твой брат и сколько нужно потратить, чтобы у тебя было все для более-менее нормальной жизни.

— Это хорошо, что тебе хватает, — сказала я. — Если ты говоришь правду, конечно.

— Я говорю правду, — ответила Маша. — В общем, я спросила, когда он вернется.

На последнем слове голос ее словно дал трещинку. Не ту, которую называют ложью, а ту, которая предвещает скорые женские слезы.

— А он что?

Маша молчала.

— Машенька, — решилась я на уменьшительно-ласкательное обращение, — что еще он сказал?