Елена Богатырева - Когда она меня убьет [СИ]

— Вы хотите сказать, что любовь — это один из видов импринта? Напряжение достигает пика — как цыпленок выколупывается из яйца. И первое, что он видит — первый движущийся предмет, это и есть мать, мир, любовь — все?

Мне было удивительно, что незнакомая немолодая женщина пускается со мной в такие рассуждения, воспоминания. Но, когда она отвлеклась от своего рассказа и заговорила о детях, о том, как долго приходится ждать человеку любви, а главное — о нежелательном порой выборе, я мог бы поклясться, что она говорит как мать, то есть — о своей дочери. И я навострил уши и налил ей вторую чашку чаю. Мне не слишком была интересна драма ее лучшей подруги, тем более что дело-то было давнее, но любое слово, отдаленно касающееся Евы, я ловил как маньяк. Мне было интересно про нее решительно все. От того, какого цвета носочки она любила в детстве, до того, как вздыхает, когда приходится ложиться спать или…

— Это тоже, тоже… Хорошо вы сказали: импринт. В самую точку. Если следовать этой аналогии, то ведь большинству человечества так никогда и не суждено увидеть родную маму-курицу, бегут себе за мячиком, за резиновой игрушкой, за любой ерундой, которую подсунет им экспериментатор-затейник.

— А экспериментатор в нашем случае Он? — спросил я, многозначительно указывая вверх.

— Даже не знаю, кто именно подталкивает нас туда, куда мы так стремимся. Мне кажется, существует множество сил в этом мире. В младенчестве и чистоте души мы действительно связаны с Богом как-то напрямик, без всяких посредников. Но едва вырастаем, едва окунаемся в то, что называется человеческим обществом, то в силу вступают разные темные силы. Бесы мучают. Причем в молодости эти бесы тоже молоденькие, игривые и простые, как две копейки. Бесы ревности, страсти, зависти. Но едва начнешь понимать, что жизнь имеет конец, страшиться этого конца, как являются совсем иные бесы. Они не представляются. И мучают. А ты даже не знаешь, что именно тебя так одолевает…

Я, наверно, вас отрываю от дел. Вы ведь…

— Я вас умоляю, — взмолился я, — никаких дел сегодня у меня нет, и я не прощу себе, если не выслушаю вашу историю до конца.

Она улыбнулась и стала необыкновенно похожа на свою дочь. Хотя Ева не улыбалась мне ни разу. И мне так захотелось увидеть ее улыбающейся…

У детей все происходит внезапно, все случается вдруг. Время преображения. Анна превратилась в красавицу в одно лето. Только радости от этого было мало.

Нам казалось, это ключик — в один прекрасный день стать взрослыми, красивыми, талантливыми. И все двери этого мира распахнутся перед нами, и встретят нас с улыбкой добрые ангелы. Но нет этих дверей и нет ангелов. А есть только все тот же мир, который ты так страстно мечтаешь превратить в рай, а он сопротивляется, ускользает, прячет свои сокровенные тайны, не желает искриться и петь. Только стоны тяжелых серых будней продолжаются бесконечно.

Анна стала красавицей, и тысяча стрел этого мира устремилась к ней, выбрав целью ее беззащитное сердце.

Зависть подруг — не всем же суждено стать красивыми. Неприязнь учителей: у них ведь уже все сложилось, и они уж точно знают, что чудес не бывает, а тут красота такая, перед которой, глядишь, действительно все двери откроются в мире, и добрые ангелы оградят от всех бед. Навязчивость мальчишек, глупых мальчишек, которые совсем ничего еще не знают о любви, но липнут как мухи к такой красоте, и инстинкт им подсказывает — хватай, держи, опереди всех! И недобрые языки соседей, которые смотрят из окон: ну это уж слишком, кому нужна такая красота, ведь их собственные дети совсем не так хороши. Нет, такая красота до добра не доведет. И смотрят на тебя вдвойне жадно из окон: ну что, когда же ты споткнешься, а? Ну же, ну, спотыкайся, падай!

И куда же от этого деться? И что с этим поделать?

Однажды, когда мы едва отбились от мальчишек из школы и прибежали ко мне домой, она закрыла лицо руками и заплакала. А она никогда не плакала, даже в детстве, когда разбивала колени, хмурилась, губы кусала, но заплакать — никогда… И мне так захотелось защитить ее, но какой из меня защитник, думала я, вот был бы у меня брат, старший брат, высокий и сильный, и никто бы никогда нас с ней не тронул. Никто бы не подошел даже. Жаль, что нет у меня брата. Жаль, нет у меня и друга такого, который мог бы быть как брат. Чтобы все его боялись. Я сказала ей это, и она задумчиво качала головой.

— А знаешь, кого они все боятся? Кто у нас самый — самый? — спросила вдруг, глядя в пространство.

— Ты про Яшку?

— Конечно! Нужно только дать им понять, что мы с ним как-то связаны. Нужно распустить слух, что я — его девушка.

— Ты сошла с ума, — сказала я испуганно.

— Да нет же, подумаешь — слух! Что с того? А для нас это оружие! И — защита.

— А вдруг он узнает?

— Ничего не узнает. Ты видела его когда-нибудь с кем-нибудь из школы? У него даже знакомых здесь нет.

— Но ведь у него есть девушка. Все об этом говорят.

— Тем лучше! Все говорят, но никто ее никогда не видел. А вдруг это и есть я? — Она засмеялась. — Давай! Зато с завтрашнего дня перестанем бегать из школы с оглядкой, как кролики, надоело!

Разумеется, основная работа предназначалась мне. Мы без слов друг друга понимали. Я, как лучшая подруга, должна была под большим секретом, разумеется, проговориться кому-нибудь о том, что Анна и есть та самая таинственная девушка Яшки. А уж о том, что слух такой быстро распространится по школе, что ни одна из девчонок нашего класса не сумеет утаить подобное известие, можно было не беспокоиться.

Через три дня в школе не осталось ни одного смельчака, который посмел бы посмотреть в нашу сторону. То есть никто глаз на Анну поднять не решался. Домой мы ходили медленно, по вечерам спокойно гуляли в парке, как ни в чем не бывало, собирали осенние листья, играли в снежки, искали подснежники. Почти до самого конца учебного года (а мы были тогда в десятом классе) наша безмятежность была абсолютной. Мы и не знали, какую бурю вызвали и что творится за нашими спинами.

Да и откуда нам было знать? Мы в глаза никогда не видели маленькую сухопарую женщину, которая мыла посуда на кухне. Она, конечно, выбиралась в зал столовой, чтобы собрать грязную посуду, но была до того неприметной, что на нее никто не обращал внимание. И никому в голову не приходило, что всех нас она знает с детства по именам, а шмыгая между столами и оставаясь неприметной, всегда в курсе всех школьных новостей.

Не знали мы и о том, что ее племянник три года назад угодил в колонию, и с тех пор она стала частенько наведываться в дом Яшкиной матери. Послушать, что рассказывают бывалые люди о местах, которые зовутся не столь отдаленными, но на самом деле так далеки, что и весточки оттуда не долетает.