Елена Богатырева - Когда она меня убьет [СИ]

Я принесла ей шкатулку и ключ. Она взяла их, сунула в сумку и повернулась к выходу. Мне захотелось как-то рассмотреть ее, расспросить, быть может.

— Подождите, — попросила я и побежала в спальню.

Там у меня хранилось кольцо — последнее из колец Розалии. Может быть, не самое ценное, но наверняка самое красивое из тех, что были.

— Вот, — протянула я ей кольцо. — Это кольцо вашей тетушки. Возьмите.

Она взяла в руки кольцо и некоторое время вертела его в пальцах, а потом вернула, усмехнувшись.

— Нет, — сказала она. — Не нужно.

— Вы не хотите оставить его на память? — удивилась я.

— Это будет горькая память, — ответила она. — Кольцо не принесло ей счастья.

И ушла.

Это было так странно. Я никогда раньше не думала о том, что кто-то действительно может прийти за вещью, оставленной тридцать лет назад. Да и сам визит… Она ни о чем меня не спросила. Ничего мне не объяснила. Просто взяла то, что ей причитается, и ушла. Я, удивленная и расчувствовавшаяся, готова была ей рассказать о том, как и где мои родственники похоронили ее тетушку, как ее драгоценности помогли нам выжить, и не один раз. А ей совсем ничего не хотелось знать.

Конечно, я сразу же поехала к Кате, и мы долго обсуждали с ней это происшествие. А я потом еще несколько дней находилась в состоянии некоторой оторванности от реальности. Но время шло. Все потихоньку стиралось из памяти. Все забылось. Только весной, делая генеральную уборку и забираясь по привычке на стремянку, я отмечала каждый раз, что шкатулки больше нет, и вспоминала эту удивительную историю длинною почти в сорок лет.

И если бы мне кто-нибудь сказал, что история эта продлится гораздо дольше, я бы не поверила.

— Она приходила к вам снова! — воскликнула Ева.

Она смотрела на рассказчицу во все глаза, как ребенок, зачарованный страшной сказкой. А у меня много мыслей крутилось в голове и много вопросов было к Валентине Дмитриевна. Да и не только к ней. Я тайком время от времени посматривал в сторону двери, за которой пропал Кира. Пропал и не появлялся до сих пор…

— Да, — продолжала Валентина Дмитриевна, потягивая вино. — Она снова пришла.

Это случилось в разгар весны семидесятого года. Мне исполнилось сорок два. У Кати тяжело заболел муж, и мы обе, меняя друг друга, дежурили у него в больнице сутками. И вот однажды, когда я вернулась домой после своего дежурства, у двери меня ждала она.

Она повзрослела, и уверенности в ней прибавилось. Вела она себя так, будто ей по-прежнему совсем не хочется со мной разговаривать, но обстоятельства вынуждают.

— Здравствуйте, вы меня помните? — она говорила мертвенно-бодрым голосом, как диктор новостей.

Я отыскала ключи, пригласила ее войти.

— У меня очень мало времени, — предупредила она. — Поэтому я хотела бы сразу изложить свою просьбу. Она может показаться вам странной, но много лет назад ваша бабушка выполнила просьбу моей тетушки и, наверно, ни разу об этом не пожалела. К тому жe мне не к кому больше обратиться…

— Конечно, — пообещала я, холодея от мысли, что она может попросить меня о чем-нибудь совсем не выполнимом.

— Пусть моя просьба покажется вам абсурдной или пустой, мне нужно, только чтобы вы четко выполнили все мои указания.

Я не могла отвести взгляда от ее лица, на котором мне почудились и следы слез, а если и не слез, то тяжелого страдании. Я так явственно чувствовала чужое горе, потому что сама в последнее время делила горе со своей сестрой, сидя у постели ее умирающего мужа. Но лицо Кати было красным и распухшим от слез, а лицо явившейся ко мне девушки — черным и мертвым.

— Я повторю вам слово в слово то, что когда-то сказала моя тетушка вашей бабушке. И попрошу вас ровно о том же. И готова хорошо заплатить за это. Я хочу, чтобы вы взяли эту шкатулку и ключ. И чтобы они находились у вас до той поры, пока моя родственница однажды не придет и не заберет их.

— Как ее зовут, вашу родственницу? — спросила я.

Гостья рассмеялась.

— Да она еще и не родилась. Считайте, что это наша семейная традиция, не отделимая от традиций вашей семьи. Вы берете на сохранение шкатулку. И если почувствуете близкий конец, передаете ее на сохранение своим родственникам, тем, которые останутся в этой квартире. У вас есть дети?

— К сожалению, нет.

— Но у вас ведь, кажется, есть сестра? А у нее есть дети?

— Да…

— Вот и отлично. Вы берете ее?

Она быстро вытащила из сумки знакомую шкатулку. И ключ.

— Да, конечно. Я даже положу их на то самое место, где они всегда хранились в нашей семье. Но, может быть, вы объясните…

— Об этом не может быть и речи. Скажите, моя тетя принесла удачу в вашу семью?

— Безусловно. Я бы не называла это удачей. Она спасла нам жизнь.

— Тогда, в память о ней, поклянитесь мне, что выполните мою просьбу. И еще — что никогда в жизни не прикоснетесь к содержимому шкатулки.

И я поклялась.

— А теперь — спрячьте ее.

Я прошла за стремянкой, влезла на нее, девушка подала мне шкатулку и я некоторое время пристраивала ее среди коробочек, которые в последнее время заняли ее место.

А когда я спустилась, гостьи моей уже и след простыл.

А ведь мне нужно было спросить у нее нечто важное. Очень важное. От чего у меня голова шла кругом. Но я не успела. На телефонном столике при входе я нашла чужой пакет и выглянула за дверь, в надежде успеть ее окликнуть. Но в подъезде стояла тишина, похоже, моя гостья упорхнула сразу же, как я полезла на шкаф.

В пакете была приличная сумма денег, перевязанных резинкой. Три золотых колечка, современных, одно из которых — обручальное. Две тоненьких цепочки и серьги.

Я слушал Валентину Дмитриевну и ловил себя на том, что порой слушаю как посторонний. Нет, разумеется, речь шла именно обо мне. То есть, вернее, меня это все непосредственно касалось. Но эта женщина прожила такую длинную жизнь. И я слушал теперь другую историю — о ее жизни. И это была совсем другая история. Ничуть не похожая на мою. В ней было много странного, необъяснимого. Но принятого этой семьей. Всеми ее членами в разных поколениях. Я представлял себе тысячи, сотни тысяч семей, у которых свои тайны, свои странности и ровно миллион необъясненных и необъяснимых событий. Та, которая хотела отнять у меня жизнь, для этой семьи оказалась ангелом-хранителем. Кто знает, может быть, я умираю сотню раз только для того, чтобы люди из этой семьи процветали из поколения в поколение? Может быть в этой семье через сотню лет родится спаситель или хотя бы философ? Великий музыкант, талантливый физик, гениальный изобретатель. Мне бы не хотелось умирать просто так. Была бы какая-то хоть мало-мальски приемлемая цель. Хоть как-то объяснить бы себе эту жестокую необходимость.

Я продолжал свою жизнь на страницах чужой книги. Мой замкнутый круг — это роман. И автор ее — тот самый беспощадный Всевышний, который гонит меня куда-то вперед по кругу к бессмысленной кончине. Я только не понимал — зачем Ему все это, этому автору? Неужели больше нечем заняться, как создавать для cвоего персонажа такую дикую дилемму — любовь или жизнь. Что Он хочет заставить меня сделать? Что понять? Чего не знает Сам? Чего боится?