Елена Богатырева - Когда она меня убьет [СИ]

Она перевела взгляд с меня на Еву и продолжала:

— Однако эта материальная вещь существует и в первой жизни нашего оппонента, и во второй, и даже — в третьей.

— Да, — отозвалась Ева. — Кира как раз и предложил нам подумать над тем, как к ней попадал дневник.

— Она оставляла его у меня, — сказала Валентина Дмитриевна.

— Но этого не может быть. Вы, хоть и прожили длинную жизнь, не могли бы присутствовать в ее первой жизни. Вас тогда еще не было!

— Была, — улыбнулась она. — Мне было ровно три месяца…

Мать Валентины Дмитриевны звали Ольгой. Она родилась в небольшой деревушке, всего семь домов, да там и прожила всю свою короткую жизнь до шестнадцати лет, пока ее не просватали и не выдали замуж. Муж, человек взрослый и степенный, годов тридцати, работал в столице на заводе «Русский Рено» и квартировал на Петроградской стороне весте с товарищами. Туда же, в отельную комнату, он и привез молодую жену. К тому времени «Рено» давно был закрыт, но машин от этого меньше не становилось, а муж имел редкую по тем временам специальность — ремонтировал автомобили.

Весной 1928 года он заболел. Сначала был легкий жар, на который он не обратил внимания. Потом наступила слабость, и как-то очень быстро последовала смерть. Ольге тогда было всего семнадцать и она была на девятом месяце беременности. В день смерти мужа, сразу, как вернулась с похорон, последовали преждевременные роды, оказавшиеся тяжелым многочасовым испытанием, потому как детей родилось двое. Две девочки — тяжелая обуза для потерявшей кормильца матери.

Одну девочку назвали в честь матери отца — Валентиной, другую — Екатериной, в честь бабки, которая приехала через неделю из деревни, помочь дочери. Она-то и дала девочкам имена, носила в церковь крестить, да и мать их выходила, которая после родов долго еще не могла оправиться. Мать дочь жалела, но внушал ей, что, бог даст, все наладится, что нужно искать работу, и тихонько плакала по ночам, оттого что не может забрать в деревню такую ораву: не прокормить. Сама вот уже пятый год как муж помер, дом не уберегла, сгорел по осени, жила теперь приживалкой у двоюродной сестры. Но и здесь, понимала, оставляет дочь на погибель. Куда ей работать? Что она умеет?

И вот тут-то, как снег на голову, — мадам заявилась. Она этажом выше занимала большую квартиру и, кажется, то ли актрисой была, то ли певицей. Заявилась странная какая-то, платье грязное, глаза горят, щеки ввалились. И долго шепталась с бабкой, пока та, наконец, в толк не взяла, что привалило им с дочерью нежданное-негаданное счастье.

Соседка рассказала ей, что со здоровьем у нее неважно, врачи нашли какую-то болезнь страшную, так что смерть за ней скоро придет, и хочет она напоследок сделать доброе дело. Вот и решила Ольге помочь, когда услыхала о ее несчастьях. Бабка была тертым калачом и верить, конечно, не верила, что такую горделивую особу потянуло на добрые дела, тем паче бескорыстно. Ждала подвоха. Но Розалия привела ее к себе в квартиру, водила по комнатам, показывая где что лежит. Потом деньги принесла — да столько, что бабку чуть удар не хватил. А потом еще шкатулку достала — колец там разных, серег, бус — не счесть. А в шкафу наряды ее для выступлений. На улицу, конечно, не наденешь, но дорогие, видно сразу, так что если продать…

Все было так сумбурно и невероятно, что бабка все сильнее укреплялась в мысли, что за все это роскошество от нее потребуют чего-нибудь этакого, душу черту продать, как малость. Зарезать, может, кого. Отравить. Шаря глазами по открытым шкафам и выдвинутым ящикам комодов, она уже подумывала, а может быть, и ничего, может быть, и сумеет… когда Розалия, наконец, дошла до главного.

— Только у меня есть условие, — сказала она.

«Вот оно» — сердце бабки ухнуло куда-то в живот и затрепыхалось там, как раненная птичка, вызывая тошноту.

— Все, что скажете, все сделаю, — прошептала она пересохшими губами.

— Похороните меня как положено, чтобы не сбросили врачи в общую могилу.

— Да что ж мы, не люди, что ли?! — заголосила бабка радостно, но Розалия прервала ее:

— И еще. Может быть, эта просьба покажется вам странной, но обещайте мне, что исполните ее в точности так, как я вам скажу.

Бабка только часто закивала в ответ.

Розалия взяла со стола стопку прошитых листов и положила внутрь большой шкатулки. Заперла шкатулку на ключ и протянула и ее, и ключ — бабке.

— У меня есть дальняя родственница. Очень дальняя. Она сейчас не знает о моем состоянии и не узнает о моей смерти. Сейчас не узнает. В ближайшее время. Но пройдет несколько лет, может быть, много лет пройдет, и она явится сюда, к вам, чтобы узнать обо мне. И тогда вы отдадите ей вот эту шкатулку. И этот ключ. Больше ей ничего не нужно. Она заберет их и уйдет.

Бабка все еще вслушивалась в наступившую тишину, ожидая, что Розалия продолжит, но она ничего больше так и не сказала.

— И это все?

— Все, — ответила Розалия. — Только помните — это ваш долг. Иначе прокляну вас с того света. Превращу жизнь вашу и ваших детей в ад, если обманете.

— Господь с вами, — замахала руками бабка. — Мы ж не нехристи какие, не то что нынешние. Как сказали, так и сделаем.

— Храните шкатулку в тайне от всех, никогда не открывайте. Вы ведь видели, ничего ценного там нет — все деньги и драгоценности я вам отдала. А родственницу мою ждите и никогда не забывайте о ней. Может быть, пройдет много лет. Сколько бы ни прошло — ждите. Она явится. Обязательно. Дочери своей скажите обо всем, пусть знает и ждет, если вы не дождетесь. И внучкам, как подрастут. Я хочу, чтобы ваша семья хранила эти записи для моей родственницы. Или она, или дети ее, но они непременно найдут вас и придут за этой шкатулкой.

Розалия направилась к выходу, а бабка кинулась на колени, руки ее ловит — целовать, причитая сквозь слезы:

— С того света возвращаешь нас, дай Бог тебе вечного покоя, сама уходишь, а другим жизнь продлеваешь. Разве кто тебя ослушается?! Как пес шкатулку твою сторожить стану, и дочери велю, и внукам накажу. Все для тебя сделаем, благодетельница ты наша, все, в огонь и в воду…

Розалия резко обернулась:

— Не обмани. Иначе не будет тебе покоя ни на небе, ни на земле. Везде найдут. Вот адрес, — без паузы продолжала она деловито, — зайдешь послезавтра, заберешь меня похоронить.

— Царица Небесная, — бабка потянулась креститься, но рука застыла в воздухе. — Да, может, не так скоро, может, поживешь еще.

— Не нужно мне. Все. Теперь пойдем, бумаги подпишем.

Так мы оказались в этой квартире. Розалия все бумаги на квартиру подписала, все нам оставила. А вот если бы не она, может быть, не дожили бы мы с сестрой до таких преклонных лет.

Про себя я отметил, что и сестра ее, оказывается, жива, но рассказ ее был не кончен, вероятно, в нем таилась еще масса сюрпризов для нас с Евой…