Ольга Володарская - Обет без молчания

Мы прогулялись по Альтен-штрассе, заглянули на кладбище, а затем отправились в НАШЕ место.

— Оно еще сохранилось? — удивилась я.

— Не в том виде, каким ты его помнишь.

— Что это значит?

— Над землей ничего не осталось, но НАШЕ место цело.

Оказалось, что останки здания снесли, а флигель укрепили и надстроили. В нем теперь располагался склад, и Клаус договорился со сторожем, чтобы нас пустил на пару часов.

Ясно, что ни дивана под гобеленом, ни ведра с водой из колонки, ни свечей в нише, как и ее самой, не сохранилось. Проем забетонировали, стены зашпаклевали и побелили, рухлядь выкинули, а помещение заняли мешки с крупами и мукой. В старом флигеле эти продукты отлично хранились — в них не заводились червячки и мошки.

Мы с Клаусом познали друг друга на манке. Мешок был мягок. Не перина, но все равно удобное лежбище.

— Я люблю тебя, — сказал он по-русски после того, как все закончилось.

— Их либе дих, — призналась я ему в тот же миг на его родном языке.

Мы поцеловались, и это было особенно волшебно. До этого мы соприкасались губами, да, трепетно, как в первый, «лавандовый», раз, или страстно, как в подворотне у отеля после многолетней разлуки… Но сейчас мы сливались, становясь единым целым.

***

Фредди.

Он был невероятно красив. Ни одного изъяна во внешности: и фигурой удался, и лицом, от и до. Ни к кистям не придраться, ни к зубам. Хоть бы клык был один больше другого, но нет. А пальцы какие! Засмотришься.

Я не узнала его, пока он не представился. Не потому, что Фредди сильно изменился — просто я не ожидала встретить кузена Клауса в фойе своего отеля. Когда ко мне подошел красивый мужчина в элегантном костюме и поздоровался, я подумала, что это немецкий артист, с которым через меня общался кто-то из нашей группы. За эти дни передо мной промелькнуло множество лиц, я не запомнила всех, тем более что мысли мои были заняты одним лишь Клаусом.

— Фридрих Хайнц? — переспросила я. — Тот самый?

— Да. Мы в детстве пересекались.

— Ты закидал меня собачим дерьмом, — припомнила я.

— За что попросил прощения.

— Тебя принудил к этому старший брат.

— Мне до сих пор стыдно за свое поведение. Прости меня, Либе!

— Меня зовут Любовь, — строго проговорила я. — А что ты тут делаешь?

— Пришел, чтобы встретиться с тобой.

— Зачем?

— Объясню, но не здесь. Давай пообедаем вместе? Я приглашаю тебя в ресторан.

— Спасибо, но я откажусь.

— Нет времени?

— И его тоже, — ответила я, а про себя продолжила фразу: «Но больше желания. Ты мне с детства неприятен. Я не хочу с тобой общаться!»

— Знаю, вы с Клаусом договорились сегодня вечером встретиться. Но он не придет.

— Почему?

— У него неприятности.

— Что случилось? — всполошилась я.

— Расскажу за обедом.

— Да не пойду я с тобой в ресторан! Мне кусок в горло не полезет.

— Хорошо, давай тогда посидим в баре при отеле и выпьем кофе. Оно полезет? Просто я не хочу разговаривать тут, среди въезжающих-уезжающих, чемоданов, тележек, суеты, шума…

— Ладно, — буркнула я, и Фредди повел меня в бар. Моя приятельница и соседка по комнате Лара проводила нас удивленным и даже, как мне показалось, восхищенным взглядом.

Мы сели за столик в углу. Мой спутник сделал заказ. Когда официант удалился, я выпалила:

— Рассказывай уже, что произошло с Клаусом.

— Его арестовали за незаконное проникновение в продуктовый склад и кражу.

— Что за ерунда?

— Это не ерунда, а уголовное преступление.

— Ключ от склада Клаусу одолжил сторож, и он ничего оттуда не взял. Я была с ним и могу это доказать! — с этими словами я вскочила со стула и собралась бежать в полицейский участок, но Фредди схватил меня за руку и усадил на место.

— Ты и ему не поможешь — тебя, русскую, никто слушать не будет, — и себе навредишь. Неужели не понимаешь?

Я плохо соображала тогда — эмоции захлестывали. И мне было плевать на себя, хотелось лишь одного — помочь Клаусу. Но Фредди, безусловно, был прав: своим поступком я наврежу себе. Меня мало того что больше не выпустят за рубеж, так еще могут выгнать из партии за недостойное поведение, а это клеймо не только на мне, но и на отце, идейном коммунисте и уважаемом человеке. Достанется и Ларе, что поручилась за меня, и ее супругу, и нашему гэбисту, вполне приятному дяденьке, адекватному, незлобному.

— И что же делать? — беспомощно выдохнула я.

— Не паниковать и не пороть горячку. У меня есть связи в полиции, я могу вытащить Клауса.

— Так почему ты сидишь тут, а не?..

— Я просил не паниковать, — повысил голос Фредди. — И не пороть горячку. Комиссар будет в участке завтра, я пойду к нему и попробую договориться. Если все пройдет хорошо, кузена отпустят в тот же день.

— Ты сделаешь это для него?

— Для тебя.

Я недоуменно воззрилась на Фредди.

— Ты до сих пор ничего не поняла? Надо же… — Он опустил глаза и принялся мешать сахар в кофе. Я же к своему не притронулась, ждала, что мой спутник еще скажет. И услышала то, что меня ошарашило: — Я влюблен в тебя с детства.

— Да ты меня ненавидел… с детства!

— Нет, ты ошибаешься. Ни одна девочка не вызывала у меня таких эмоций, как ты.

— Ты обзывал меня, унижал, подкидывал на подоконник всякую гадость.

— Не все мальчики могут выражать свои чувства правильно. Я из тех, кто дергает девочек за косички и задирает им юбку.

— Косички я бы тебе простила, но собачье дерьмо на голубом пальто!..

— Я был в отчаянии, не знал, как еще привлечь к себе внимание. Поначалу я вел себя прекрасно. Я улыбался тебе, желал доброго утра, но ты меня не замечала. И, между прочим, на подоконник я тебе цветы и ягоды подкладывал. Но ты думала, что это делает Клаус.

— Я тебе не верю.

— Конечно, для тебя же он свет в окне. А ты знаешь, что он не просто так залезал на клен у твоего окна? Хотел пробраться в дом, чтобы обшарить его. Наши дед с бабкой были хорошо обеспечены, если не сказать, богаты. Клаус жил у них и знал, что в доме есть тайник. Старики надеялись, что, когда закончится война, естественно, победой Германии, они снова заживут, но скончались в конце 1944 года. Умерли во сне.

— Была утечка газа, они надышались, я знаю об этом как и о тайнике. Мы вместе его искали.

— У меня же никакого шкурного интереса не было. Со временем пропала и надежда на взаимность, но я продолжал тебя любить. Пока ты лежала в больнице, я был рядом. Просиживал долгие часы на лавке в надежде увидеть тебя в окне.

— Ты обманываешь самого себя. Я заинтересовала тебя лишь потому, что была с Клаусом. Тебе же нужно было все у него отнять!

— Я полюбил тебя первым. Увидел у ратуши и пропал. Это было первого сентября, а с Клаусом ты познакомилась спустя полтора месяца.

— Ладно, хватит ворошить прошлое, — решительно проговорила я. — Я рада, что ты готов помочь брату. И неважно, что тобою движет.