Ольга Володарская - Обет без молчания

— То есть никто никому не изменил?

— Нет. По крайней мере, я этого не делал. Уверен, и Фати тоже. А из-за чего расстались вы с английским снобом?

— Моя мама считает — из-за моей глупости и незрелости. А я просто не могла связать свою судьбу с тем, с кем мы на разных волнах. Не хочу подстраиваться. В малом — запросто. Сглаживать конфликты, настраивать на позитив это я могу. Мне нетрудно и даже приятно. Но если на кону глобальные вопросы, то я предпочту остаться одной, но при своем выборе, чем рядом с тем человеком, кто меня не просто не поддерживает, а ломает.

Бетти посмотрела в окно и удивленно воскликнула:

— Уже вечер!

— Да, время пролетело.

— А мы так и не ели.

В животе Бори заурчало, да так громко, что Бетти услышала.

— Мне стыдно! — воскликнула она. — Заморила гостя голодом.

— Ничего, это можно исправить.

— Давай закажем пиццу. Ты какую любишь?

— Пеперони.

— Я тоже. А пока ее доставляют, я помоюсь.

На том и порешили.

Когда был сделан заказ, Бетти отправилась в ванную, а Боря на диван. Он включил патефон, поставил пластинку Лидии Руслановой и, сам не понял, как задремал. У певицы пронзительный голос, под такой не особо поспишь, однако Боря умудрился. Спал минут пятнадцать, не больше, а когда пробудился, увидел лицо Бетти, милое, розовое, со спадающими на лоб влажными кудряшками, его так и хотелось расцеловать. Но Борис, конечно, сдержался.

— С легким паром, — сказал он Элизабет.

— Спасибо. Пицца и пиво ждут нас в кухне.

— Пиво?

— Да. Я не хочу киршвассер.

— Но у меня с собой водка, икра белуги, финики, лукум.

— Ты привез ГОСТИНЦЫ?

— Конечно. Поэтому и сказал, что все поправимо и мы можем перекусить тем, что у меня с собой. Но пицца тоже не помешает. Я ее обожаю.

— А пиво нет?

— Почему ты так решила?

— Ты сделал такое лицо. — Она скорчила брезгливую гримаску.

— Нет, я хорошо отношусь к пиву. Могу употребить бутылочку-другую. А вот ты у меня с этим напитком не ассоциируешься. Тебе больше подходит порто или виски с кубиками льда на дне.

— Ни то, ни другое не пью. И водку твою не буду. Оставлю для какой-нибудь вечеринки. Друзья оценят.

— Будешь пиво?

— Как истинная немка.

Тут по дому разнесся звонок — приехал курьер.

С пивом и пиццей они расположились в гостиной. Фоном включили музыкальный канал с современными композициями, а то от ретро оба устали. Бетти принесла семейный альбом. Не Клауса — свой. К удивлению Бориса, она оказалась нефотогеничной. Очаровательная в жизни, на снимках девушка походила на обезьянку.

— Страшненькая я, да? — усмехнулась она и сделала добрый глоток пива.

— Не скажу. Но в жизни ты значительно привлекательнее.

— На сайте знакомств я не пользовалась бы популярностью.

— Зато, если бы познакомилась там с достойным мужчиной, он был бы приятно удивлен тебе, настоящей. Бетти, ты очень красивая девушка.

— Красивая твоя Фати.

— Она уже не моя.

— Хорошо, — покладисто согласилась Бетти. Она немного захмелела от темного «Гиннесса». — Твоя не твоя, Фати — красивая. Даша тоже. А я миленькая.

— Нужно уметь принимать комплименты, Бетти.

— Никогда не научусь, — отмахнулась она. — Знаю, что нравлюсь мужчинам, но недоумеваю — почему?

— В тебе есть огонь.

— Вот и Клаус так говорил. Но мне не понять, что это значит…

Он знал, но не мог объяснить. Если бы стихи писал, у него получилось бы, но программисты не созданы для поэзии. Борис — совершенно точно, но он может чувствовать и транслировать свое внутреннее состояние. Именно поэтому Боря ничего не сказал, но сделал… Он поцеловал Бетти.

Она удивилась, но не отпрянула. Чуть вздрогнула, напряглась на миг, но в следующий подалась вперед, обвила шею Бориса руками, и он почувствовал ТОТ САМЫЙ ОГОНЬ. Бетти оказалась не просто страстной. Она давала тепло, обволакивала своей энергией, а не обжигала…

Боря заключил ее в объятия и вспомнил слова Либе о их с Клаусом детской любви. Она сравнивала ее с костерком, который может потухнуть, если его не закрыть от ветра. И когда они сцепляли ладошки, ей казалось, что ощущается тепло. Боря, обняв Бетти, испытал то же чувство. Она — его костерок, и он готов защитить ее от невзгод.

— У меня в руке пицца, — хихикнула она. — И я испачкаю ею тебя.

— Дай!

Она протянула кусок, от которого откусила треть. Боря заглотил его, а потом облизал ее пальцы.

— Теперь не отвлекаемся на ерунду, — сказал он и опрокинул Бетти на диван.

***

Бетти уснула первой. Они все еще находились в гостиной — доедали остывшую пиццу, болтали, смеялись, целовались. Она сидела на Бориных коленях, потом легла, положила на них голову, закрыла глаза и засопела. Теплый воздух, что она выдыхала, приятно щекотал его голое пузо.

Боря решил отнести девушку в кровать. Но сам он, как ни странно, спать не хотел совсем, поэтому прихватил дневник Либе, который дочитал только до половины, поднял Элизабет на руки и направился к лестнице. Она что-то пробормотала и ткнулась носом в его шею. Теперь теплое дыхание щекотало ее.

Боря поднялся на второй этаж, уложил Бетти в кровать и накрыл одеялом. Сам он сел у окна, за которым шелестели листья клена. Он чуть поднял раму, чтобы слышать лучше и вдыхать аромат влажной после дождя земли, прелой травы…

Того октября, который так обожала Либе.

***

Убийца был рад тому, что закончился дождь. Он навевал уныние.

В жизни и так мало радости, а тут еще эта мрачность, влажность, раздражающее кап-кап по крышам и подоконникам.

Еще его бесило то, что жертва никак не хочет умирать. Сидит себе, болтает, активно жестикулируя, а должен бы упасть на спину, скрючиться и онеметь. Фридрих Хайнц не заставил себя долго ждать. Он умер меньше чем за минуту.

Но то дряхлый дед, а сейчас жертва молодая, свежая, здоровая. И убивают ее несколько иначе. Старик через табак смерть принял, а тот, кому уготован мучительный конец, не курит. Пришлось импровизировать…

— Что-то мне нехорошо, — порывисто выдохнула жертва, схватившись за грудь.

— А ты приляг, — подсказал убийца. — Погода такая, что скачет давление.

— Нет, оно тут ни при чем… У меня сердце заходится.

— Странно…

И это действительно было так. Главный орган отказывал одним из последних.

Жертва упала на спину, замерла, будто ее покрыли жидким азотом, и тело заледенело.

— Ты… — просипела жертва. — Ты меня… убиваешь? — это последнее, что она могла произнести.

И услышала в ответ:

— Прости. Я не со зла.

Прошлое.

Не могу сказать, что я не жила полной жизнью, находясь в разлуке с Клаусом.

Первое время, да, страдала ужасно. Ждала писем. Те, что приходили, зачитывала до дыр. Много плакала. Плохо училась. Почти не улыбалась. Мучилась мигренями. В неограниченных количествах поглощала шоколад. Жирела, чем беспокоила маму. Решив, что я беременна, она отвела меня к гинекологу. Тот успокоил, сообщив о том, что я нетронута. Тогда я мысленно поблагодарила Клауса за его благородство и дальнозоркость.