Роман Александров - Черный соболь

— Уходила я… — Михайловна виновато опустила голову. — Да вы не думайте, возвернется она. Чего не бывает между своими.

— Однако не вернется, — старый эвенк сказал это негромко, но все повернулись в его сторону. — Замерзла она…

— Валя, сыночек! — Михайловна медленно опустилась на стул у плиты. — Да что же это делается, господи!

— Что?.. Что ты сказал?.. — Валька шагнул было к охотнику, но остановился и провел рукой по лбу, на котором выступили капельки пота. Его потемневшие от табака пальцы слегка подрагивали…

Всю ночь Золотухин беспокойно ворочался с боку на бок, не в силах заснуть, а как только рассвело, поспешил на рацию и вызвал из района следователя.

Абашеев впервые видел вскрытие так близко. Закусив губы, следователь смотрел на усталое лицо покойной с лапками преждевременных морщинок и легкими тенями под глазами, на свисавшую с низкого стола худенькую руку, и его все сильнее охватывал гнев против человека, по вине которого эта молодая жизнь так нелепо оборвалась.

— Замерзла голубушка, обессилела и замерзла, — сказал старенький доктор, бережно закрывая простыней лицо покойной. Он сокрушенно покачал головой и повернулся к следователю.

И все-таки, что за нелегкая понесла ее в тайгу?

Абашеев пожал плечами. Ответить на этот вопрос мог сейчас только один человек — муж покойной.

И вот он сидит перед следователем в большой темноватой комнате в доме Золотухина.

У Таюрского простое, веснушчатое лицо. Спутанный чуб нависает на самые глаза, а опущенные плечи и расслабленная поза выражают какую-то обреченность.

— Что произошло-то? — Таюрский тяжело вздохнул, поднял на следователя глаза. — Я и сам никак в толк не возьму… Вроде бы и жили ничего, как все.

— Как все? — Не в силах сдерживаться, Абашеев поднялся и заходил по комнате. — Ничего себе… Избили жену неизвестно за что, а потом вытолкали ее на мороз. Да вы понимаете, что говорите?

— Не бил я ее, — Таюрский старательно разглядывал свои руки с чернотой под давно не стриженными ногтями. — За все время раз только и ударил. И никуда ее не выталкивал.

— Как же вы объясните, что она ушла?

— Ушла, и все тут… — вытащив папиросу из помятой пачки, Таюрский разминал ее негнущимися пальцами, не замечая, что табак сыплется ему на колени. — Может, наговорили ей на меня. А может быть, надоел…

По словам Таюрского выходило, что его жена ушла из дома тайком, когда он спал, а мать принимала в магазине пришедший из района товар. Она ничего не взяла из своих вещей, и, проснувшись, он подождал ее часа два, думая, что она задержалась у кого-нибудь из соседок. Однако Варвары все не было, и он пошел ее разыскивать. В первых двух домах ему ничего не сказали, и только в третьем он узнал от старика Орлова, что тот встретил Варю по дороге в Лосиху. Тогда он выпросил у Ивана Михайловича его гнедого жеребца и в буран искал по тайге жену, пока не провалился в наледь, переходя замерзший ручей.

Таюрский медленно подбирал слова, останавливаясь после каждой фразы. Слушая его глуховатый, негромкий голос, Абашеев испытывал неприятное и тягостное чувство. Неужели этот человек настолько очерствел душой, что может говорить о смерти жены так спокойно?

Стараясь не показать охватившее его недоброжелательство, следователь спросил:

— Значит, вы признаете, что ваша жена ушла из дома после того, как вы ее ударили?

— Признаю, чего уж тут, — Таюрский тряхнул чубом, глядя куда-то в сторону. — Что было, то было, врать не буду.

Абашеев быстро заполнял протокол допроса.

— Вот вы сказали, что никогда не поднимали руку на покойную до этого случая. Отсюда я делаю вывод, что ваша ссора была вызвана какой-то очень серьезной причиной. Что же это была за причина?

На минуту ему показалось, что в глазах Таюрского мелькнула и исчезла какая-то искорка. Но ответил тот с готовностью и почти не задумываясь:

— А я с работы уволился. Ну, она и осерчала.

— Что же, ругала она вас?

Таюрский кивнул:

— Это уж, как водится. Только мне не расчет за восемь-то бумаг спину ломать. В тайге, небось, не в пример больше заработаешь.

То, что он говорил, было очень похоже на правду. И все-таки что-то мешало Абашееву поверить ему до конца. Может быть то, что отвечал он как-то уж слишком заученно, словно продумал свои ответы заранее. Или то, что эти же самые слова о ломании спины следователь уже слышал от кого-то раньше и, пожалуй, совсем недавно…

В этом деле был еще один свидетель, и Абашеев попросил Золотухина проводить его к Орлову. Иван Михайлович жил в просторном доме с резными наличниками, стоявшем чуть на отшибе, на небольшом пригорке. В доме было чисто прибрано, хотя старик жил один.

Вынув очки из самодельного буфета, Орлов долго пристраивал их на бугристом носу, часто помаргивая глазами в мелких красных прожилках. На вопрос, что ему известно по делу, Иван Михайлович ответил не сразу.

— Про Варюху-то? — Он придвинул к себе березовый туесок с махоркой и стал неторопливо свертывать козью ножку. — Как же, видал я ее в тот день, часа в четыре. Набрал это я валежника, смотрю, бежит она по тропе. Закутана вся, один нос торчит. А пальтишко легкое, городское.

— Вы с ней говорили о чем-нибудь?

— А как же, — закурив, Орлов разогнал рукой едкий синий дым. — Постояли немного. Далеко ли, спрашиваю, собралась? В Лосиху, говорит. Тетка у нее там, в Лосихе-то…

Он ненадолго замолчал, собираясь с мыслями.

— А уже под вечер Валька забежал. Ну, я ему и сказал.

— Вы не припомните точно, когда это было?

— Да часов в шесть, однако. — Иван Михайлович наморщил лоб, вспоминая. — Пока это я пришел, разделся, чай вскипятил. Как мы с Варей-то разошлись, часа два прошло, не меньше. Тут он и заявился.

— А в тайге вы его не видели?

— Нет. — Орлов покачал головой. — Он тогда еще дома был, это точно. У меня как раз спички кончились, я и заглянул к ним по дороге, когда обратно шел. Смотрю, Михайловны нет, а Валька спит. Ну, я будить его не стал. Пьяный, думаю, что с него возьмешь.

Дело можно было считать законченным, и Абашеев подумал, что ответственность Таюрского за случай в тайге была, скорее всего, чисто морального порядка. Он уже собирался уходить, когда хозяин, бросив на следователя нерешительный взгляд, осторожно тронул его за плечо.

— А я чего вас спрошу, — в его голосе звучали просительные нотки. — Человек вы городской, порядки знаете. Дом вот этот, если под жильцов отдать, какая плата будет?

Абашеев озадаченно огляделся.

— Право, не знаю. — Дом был просторный, и кроме старика в нем могли бы разместиться еще человек пять. — Рублей двадцать в месяц…

— Прямо в точку! — Орлов хлопнул себя по колену, — Вот и я так считаю.