Роман Александров - Черный соболь

Абашеев пожал плечами.

— Значит, валенки все же были?

— Да не было никаких валенок! — Сеня с досадой стукнул по столу. — Врал он все. Вы слушайте дальше. Приехал я, значит, в город. Иду по адресу, где база. Смотрю — забор. Высокий такой, рукой не достать. Толкнул я это калитку, а там пес. Как он кинется, а у меня руки матрацовкой заняты.

— Какой еще матрацовкой?

— Ну, Ромин какую дал. — Недовольный непонятливостью следователя, Сеня поморщился и терпеливо объяснил: — Мешок такой полосатый, белый с красным. Ватой его набивают или сеном. Только там другое было… Ну, значит, кинулся на меня пес, я ему и дал сапогом как следует… — Он рассмеялся. — Тут и хозяин выскочил. Хулиган, говорит, бандит, я тебя в милицию сдам. Какой, говорю, я тебе хулиган? Я, небось, экспедитор, за валенками прислан от начальства.

— Ну, а он? — Заинтересованный Золотухин придвинулся поближе.

— Нет у меня, говорит, никаких валенок. Спятило, что ли, твое начальство? Вижу — не врет. Потому как у него на роже написано, что он про валенки эти в первый раз слышит. Только взяло меня зло: неужели, думаю, с пустыми руками домой ехать? Давай, говорю, какие есть, а то не уйду. Рылся, рылся он в сенях, и выносит мне пару. Собаки ли ее рвали, или моль погрызла, не скажу. Но носить можно. Бросил он мне валенки и говорит: иди себе с богом. А я у него остаться думал, время-то к ночи, да и город чужой. Куда пойдешь, на вокзал разве? Обидно мне стало. Бросил я это матра- цовку, и ногой пхнул что есть силы. Получай, говорю, свое барахло. А она возьми и лопни, матрацовка-то. Видать, туго была набита-..

— Значит, на вокзале ночевал? — Золотухин поднялся и пошел ставить чайник. — Ничего себе, съездил. За семь верст, как говорится…

— Зачем на вокзале? — Сеня ухмыльнулся, поглядывая на Абашеева. — У Березовского остался. Он меня потом как фон-барона принял, даже водочки поднес.

— Это за что же? — Глядя на его лукавое лицо, Абашеев едва удержался от улыбки, но Фролов внезапно стал серьезным. В этой матрацовке-то, знаете, что было? — Он понизил голос. — Меха всякие. И белка, и лиса, и колонок.

Абашеев с Золотухиным переглянулись.

— Вот оно что… — забыв поставить чайник на плиту, задумчиво протянул Иннокентий- То-то я смотрю…

Он не докончил и покачал головой.

Нарисовав на протоколе допроса кудрявую, замысловатую подпись, Сеня попрощался и ушел. За ним, вспомнив про какое-то неотложное дело, заторопился Золотухин Вскоре появилась обиженная Настасья и, гремя сковородками, долго топталась у плиты, что-то бормоча себе под нос. А Абашеев все сидел у окна, подперев голову руками, и рассеянно глядел на смутно белеющие вдали невысокие сопки.

Ромин и Березовский, Фролов с его матрацовкой, шкурка соболя, подаренная Таюрским начальнику партии перед его отъездом… И как завершение всего — трагическая находка старого охотника. Есть ли между всеми этими людьми и событиями какая-то связь, или это только ему кажется?

— Я Березовского почти не знаю. — Вызванный в контору партии, Таюрский теребил в руках шапку, нетерпеливо ерзая на стуле. Он уже приступил к работе, и сейчас от него резко пахло бензином.

— Допустим. — Абашеев с трудом сдерживал охватившее его нетерпение. — А что вы знаете о пушнине, которую посылал ему Ромин?

— Какая еще пушнина? — Таюрский бросил на него быстрый взгляд. — Меха, что ли?

— Меха. Кстати, где Ромин их доставал?

— А я почем знаю. Таюрский равнодушно пожал плечами, но от следователя не укрылось, что его голос звучал не особенно уверенно. — Вы бы его спросили.

— Дойдет очередь, спросим и его, — пообещал Абашеев. — А пока давайте поговорим с вами. Вы ведь тоже продавали ему шкурки?

В первый раз за все время их знакомства на хмуром лине Таюрского появилось подобие усмешки.

— Это кто же вам сказал? — Он сузил глаза. — Уж не Кешка ли?

— Нет, не Золотухин. А разве вы не передавали Ромину шкурку соболя?

— Так то подарок! — Таюрский пожал плечами. — Я ведь не за деньги, а так, на память.

— На память… — насмешливо повторил Абашеев. — У вас, что же, есть лицензия на охоту?

— Ну, нет.

— А вы знаете, что промысел на соболя строго ограничен?

— Знаю. Ну и что?

— Тогда вы должны знать, какое наказание полагается за незаконную охоту.

Некоторое время в комнате было тихо. Таюрский молча глядел себе под ноги, а следователь записывал его показания. Наконец, он отложил ручку в сторону.

— Может быть, поговорим откровенно? Или вы будете настаивать, что отдали соболя бесплатно?

— Буду. — Таюрский упрямо нагнул голову. — А что мне врать? И так. и эдак, все одно теперь штраф платить.

В этом он был совершенно прав. Факт незаконной охоты налицо, и ни цель, с какой он передал Ромину шкурку, ни сумма, вырученная им при продаже, не имели теперь для следствия существенного значения. Но может быть как раз поэтому непонятное упорство, с каким Таюрский настаивал на своей нелепой версии, стало раздражать Абашеева.

Следователю вспомнилась неказистая обстановка, которую он видел в доме Таюрских. Три колченогих стула и лавка вокруг самодельного стола, в углу старая железная кровать с поржавевшими шишечками, да низкий топчан у печки, покрытый выгоревшим рядном. — За шкурку соболя, да еще черного, Таюрский мог получить в За- готпушнине достаточно, чтобы обставить свое жилье более прилично. Можно было допустить, что Ромин предложил ему больше, и корысть у Таюрского оказалась сильнее опасения крупного штрафа. Но отдать соболя даром? Это уж было ни с чем несообразно.

— Что же за отношения у вас были, если вы сделали Ромину такой дорогой подарок?

Таюрский с вызовом поднял голову, на темных скулах обозначились тугие желваки.

— Нешто рассказать? — С минуту он глядел на следователя, раздумывая, потом добавил с кривой усмешкой: — Вы все равно не поймете… Ну да ладно, слушайте…

Невысокие горы, кое-где покрытые багульником и молодым березняком, с двух сторон нависали над узкой лентой Витима, который все время петлял, поминутно меняя направление, словно стремился уйти от обступивших его каменных громадин. Камень был всюду, и даже посредине реки, где, казалось, должна быть наибольшая глубина, громоздились одна на другую темные глыбы валунника, словно кто-то хотел перегородить бурные и своенравные воды каменной плотиной.

У камней то и дело закипали водовороты, и водитель юркого катера изыскательской партии, захвативший Валентина в Лосихе, осторожно обходил их. Катер шел по Витиму третий час, и Валька уже устал шарахаться по сторонам, когда на поворотах в низкий борт ударяла волна, и на него летели ледяные брызги.

Неожиданно стук мотора прекратился. Катер стоял посредине реки, а сидевший с водителем человек с черной бородкой, в синей меховой куртке торопливо дергал затвор своей двустволки. И тогда Валька увидел маленькую кабарожку. Высоко подняв мордочку и часто забирая передними ногами, она плыла прямо на них, видимо, спасаясь от волка или россомахи.