Роман Александров - Черный соболь

Он придвинулся к следователю вместе со стулом и доверительно сказал:

— Тут ведь что получилось? Жили у меня трое, из партии этой. Ну, договорились с начальником честь по чести, договор сделали. Месяц прожили, как обещались, потом съехали. Начальник со мной расплатился, ничего не скажу. Папиросу еще дал. Длинная такая папироса, только как трава. Вроде бы куришь ее, и вроде бы нет, крепости никакой… — Старик перевел дух и потянулся к махорке. — Отдал это он мне деньги и бумажку дал подписать. Все, как положено. А тут как-то встречает меня бухгалтер ихний — и давай стыдить. Как же ты мог, говорит, такие деньги с нас содрать? Совести, говорит, у тебя нет, хоть и старый человек…

Он все никак не мог успокоиться, и Абашеев отодвинул от него туесок, чтобы Иван Михайлович ненароком не смахнул его на пол.

— Вишь, дорого ему показалось. Ну, теперь я ему скажу!

Вернувшись к Золотухиным, у которых он остановился, следователь долго сидел у приемника, слушая Москву, а перед сном вышел с Иннокентием на улицу покурить.

Был тихий морозный вечер, и даже снег скрипел у них под ногами как-то особенно громко. Поэтому, когда где- то совсем рядом пьяный голос запел тягучую воровскую песню, Абашеев от неожиданности остановился. Из-за угла, слегка пошатываясь, вывернулся Таюрский и, загребая снег неверными ногами, двинулся по пустынной улице.

— Уже набрался, — сказал Золотухин.

— Приморили, приморили, загубили молодость мою!.. — горланил Таюрский во всю силу своих легких, и хотя в полушубке было совсем не холодно, Абашеев зябко передернул плечами.

— Что с ним теперь делать, — ума не приложу. — Золотухин бросил папиросу в снег, придавил ее носком сапога. — Сопьется он без Вари совсем, это уж точно.

Абашеев не ответил, в раздумьи глядя вслед Таюрскому. Без сомнения, лучше всего было бы вернуть его на работу. Да только пойдет ли? «Ломать спину за восемь бумаг…». И тут следователь, наконец, вспомнил, где он впервые услышал эти так запомнившиеся ему слова.

Несколько дней назад он встречал в аэропорте приятеля. Самолет запаздывал, и чтобы скоротать время, Абашеев зашел в буфет выпить пива. В маленьком, тесном помещении все столики были заняты, и он подсел к двум транзитникам, которые неспеша приканчивали бутылку водки.

— Романтика? Сказки для дураков. — Продолжая разговор, один из пассажиров низко наклонился над тарелкой, едва не касаясь ее коротко остриженной бородой. — Тайга, неизведанные просторы… Знаем, видали.

— Ну и что? — Его собеседник отодвинул стакан и откинулся на стуле. — Разве не так?

— Ну, не знаю, — лениво расстегнув синюю меховую куртку, бородатый усмехнулся, — кому как. Только с меня хватит. Ты в Осиновке не был?… Ну и помалкивай. Место пустынное, дикое, словом перекинуться — и. то не с кем. А работяги? Ты бы на них посмотрел — испугался бы, честное слово. Вечно пьяные, злые, как черти, а на уме одно — как бы сорвать побольше…

Посмотрев сквозь стакан на свет, он рассчитанным движением влил в себя водку, шумно выдохнул воздух.

— А сколько мне платят? Смех один, если подумать. На водку и то не хватает. И чтобы за это я спину ломал? Нет уж, извините…

— Пассажира Ромина просят подойти к дежурному… — звонкий голос диктора поднял бородатого с места. Взяв с пола туго набитый рюкзак, он обернулся к собеседнику.

— Что ж, пока. Будешь в Москве — заходи.

— Вряд ли. — Второй пассажир неохотно пожал протянутую руку. — Я здесь надолго и всерьез.

…«Кажется, у начальника изыскательской партии, где работал Таюрский, тоже была фамилия Ромин, — думал Абашеев. — Как будто, они даже дружили. Во всяком случае рассуждают они очень похоже. Интересно бы знать, кто же из них научил другого этой несложной философии?».

В конторе изыскательской партии, куда Абашеев зашел на следующий день, было полно народа. Четверо рабочих сидели на корточках у порога небольшой узкой комнаты и нещадно дымили, переругиваясь с начальником, худощавым седым человеком с геологическим значком над карманом пиджака. Начальник сидел за столом и, наморщив лоб, разглядывал какую-то бумагу с множеством подписей, изрядно помятую и захватанную руками. Еще несколько человек стояли в коридоре, прислонясь к стене. Прислушиваясь к доносящемуся из комнаты разговору, они время от времени тоже вставляли по нескольку слов, от которых у начальника багровело сумрачное, обветренное лицо.

Стоявшие в коридоре посторонились, пропуская следователя вперед, но он не стал проходить в комнату, а остановился у порога, ожидая, пока закончится разговор.

— Ну и что? — Начальник с досадой отложил бумагу в сторону. — Сколько заработали, столько и выписал. Проходка-то с гулькин, сами знаете.

— А разве мы виноваты? — сказал один из сидевших на пороге. — Штанги все гнутые, коронок нет. Тут много не набуришь.

— И по углам надоело скитаться, — поддержал его второй, бросив на Абашеева настороженный взгляд. — Уж третий месяц пошел, как Ромин обещал общежитие организовать, да столовую открыть. Что едим — неизвестно, как живем — тоже.

— А что Ромин? Тот хоть деньги платил, — вмешался кто-то из стоявших в коридоре. — А теперь что же выходит? Наряд и так куцый, а его еще срезали. Нет, на это мы не согласны.

— Да что там разговаривать! Давай расчет и все. А не дашь, так уйдем.

Человек за столом, подперев голову кулаком, поочередно оглядывал каждого и что-то обдумывал.

— Что же, уходите, насильно держать не буду. — Он встал из-за стола и сделал несколько шагов по комнате. — Только я одного понять не могу. Трудностей вы испугались, что ли? Вроде и на изысканиях мы с вами не первый год. Сколько раз на голое место приходили, а здесь хоть жилье есть. В палатках жили, в землянках, на себе через тайгу станки волокли. Вот ты, Сеня, скажи. Помнишь, в Братске?

— В Братске? — Из коридора протиснулся высокий русый парень в засаленном ватнике и резиновых сапогах. Он потоптался посреди комнаты и тяжело вздохнул. — Разве в Братске так было? Главное — там дело шло. А тут? Третий месяц на одной скважине сидим. То одного нет, то другого. Бьемся, бьемся, и все зря. Обидно.

— Ты вот, Алексей Михайлович, нас попрекаешь, — сидевший у порога рабочий встал и подошел к столу. — > А какие тут станки, ты видел? Смену работаем, две стоим. А ведь у нас семьи, понимать надо.

— Ну, вот что, — Алексей Михайлович открыл ящик стола и бросил в него бумагу. — Эту липу я подписывать не буду. Теперь так: из четырех станков завтра мы с механиком соберем два. Станки я осмотрел — старье, но работать будут. Бурить будем в три смены, непрерывно. Свободных от работы поставим строить жилье. А питаться будем вместе. Повариха-то здесь найдется?