Валерий Еремеев - Одной смерти мало

И все-таки Карасанюк улыбнулся. Криво, но даже эта несвойственная ему реакция, привела к тому, что он вдруг смутился, что тоже было ему несвойственным, так что он даже счел за необходимость как-то объясниться, хотя все, что нужно уже было сказано и гостю оставалось только уйти.

– Вы не очень-то похожи на киллера, – сказал Карасанюк.

– А вы не очень-то похожи на человека, который держит за яйца всю деловую элиту и силовые структуры нескольких регионов, – принял подачу и тут же отбил ее назад гость.

Это была правда. Оба, и гость, и Карасанюк выглядели вполне заурядно, как могли бы выглядеть средней руки чиновники, вузовские преподаватели или редактора провинциальной газеты. Ну, как-то так.

– А как по-вашему должен выглядеть человек, который держит за яйца эту самую элиту? – полюбопытствовал Карасанюк.

– Наверное, так же, как в вашем представлении, должен выглядеть киллер, – не смущаясь, парировал гость.

Они снова сдержанно улыбнулись друг другу и Карасанюк отметил одну особенность в облике гостя, которая у него самого напрочь отсутствовала – широко раскрытые, по-детски любопытные глаза человека, у которого абсолютно чистая совесть. Выглядело это странным, учитывая профессию гостя, и Карасанюк опять не удержался, чтобы не высказать эту мысль вслух, хотя конечно, не очень надеялся на ответ. Лично он бы на месте гостя, забрал бы деньги и ушел, но гостю их разговор, видимо, показался забавным.

– Так и есть. У меня чистая совесть. Вы очень наблюдательны.

– Чистая совесть? У вас? Но вы же…эээ… киллер!

– И что с того? Как будто бы киллеру противопоказано быть хорошим человеком с чистой совестью.

– Не обращайте внимания. Я не собирался вас обижать, – сказал Карасанюк и соврал.

Разумеется, собирался. Не то чтобы сильно и не то чтобы обидеть. Уесть, скорее всего. Просто ему показалось несправедливым, что какой-то мокрушник, пусть и высокой пробы, по ночам может спокойно спать, в то время как его, Карасанюка, все чаще и чаще стали посещать весьма противоречивые мысли. А ведь он, если вдуматься и мухи за всю жизнь не тронул. Собственными руками.

Собеседник оставался невозмутим.

– Пустое. Меня трудно обидеть. Разве что был бы очень признателен, если бы вы воздержались от употребления самого слова «киллер», как и других заграничных заимствований. Куда ни кинь, сплошная иностранщина. Скоро вообще ничего своего не останется.

– Тогда что ж, «убийца»? – сугодничал Карасанюк.

Гость с сомнением покачал головой.

– Слишком общее понятие. Убийцей может быть кто угодно. Лично у меня это слово вызывает ассоциацию с бухим небритым мужиком в заляпаном жиром спортивном трико, который только что в пылу пьяной ссоры зарезал на кухне собутыльника.

– Хорошо, – сказал Карасанюк, не без сарказма, – Я буду называть вас душегубом. Прекрасное слово, не находите? Есть в нем что-то этакое, посконное. От корней.

Карасанюк даже посмеялся от такой своей красноречивости. Давно он так не разговаривал с посторонним. В смысле, чтобы просто так, не по делу. Гость, надо было полагать, тоже испытывал жажду в общении, потому что легко шел на контакт.

– Слово хорошее, спору нет, но оно, так или иначе, предполагает наличие у моих подопечных какой никакой, но души, чего я у них уже давненько не наблюдал. Поэтому, зовите меня просто, уборщик.

– В смысле мусор убираете, – догадался Карасанюк. – Выносите, так сказать, сор из избы.

– Ну что вы. Выносить сор из избы – это совсем другая профессия. Я же просто прячу мусор под коврик.

Карасанюк понял, что гость тоже кривляется во всю только делает это намного тоньше чем он. Надо было заканчивать эту дурацкую игру в слова.

– Говорят, что некоторые люди предчувствует свою близкую смерть. Это правда? – спросил он, чтобы изменить тему беседы.

Гость загадочно улыбнулся.

– Есть категория людей, которые должны постоянно предчувствовать смерть. Только при таком условии они могут протянуть подольше. Когда же они перестают ее предчувствовать, они гибнут. Такой вот парадокс. Что же касается некоего конкретного предчувствия, то я с этим не сталкивался. Правда, замечал, что некоторые перед близким концом, начинают себя как-то странно вести. Не так, как ведут себя в обычной жизни. Кое-кто, например, начинает вдруг что-то напевать, несмотря на то, что у них него ни слуха, ни голоса. Другие, скупые на слова, ни с того, ни с сего становятся не в меру разговорчивыми. Так, словно хотят наверстать то, что не успели сделать при жизни. Это, конечно, не значит, что что-то там чувствуют. Все это скорее на подсознательном уровне.

– А как вообще становятся киллерами… извините, уборщиками?

Теперь уже настала очередь гостя, чтобы посмеяться.

– Примерно так же как становятся такими как вы… уже не знаю, как вас величать, серым кардиналом что ли, о котором ничего никому не известно, а может даже серым богом.

– Богом? – удивился Карасанюк. – Скажете тоже. Я не настолько глуп, чтобы брать на себя такую непосильную ответственность.

– Я имел в виду не единого бога – Отца, а такого бога как в язычестве. Бога весьма определенного профиля, регулирующего отношения между средствами производства и производительными силами на отдельно взятой ограниченной территории. Впрочем, дело в не этом. Я хочу сказать, что никакого единого рецепта, как стать уборщиком не существует.

– Меня интересует не рецепт, а то, как люди приходят к такому решению.

– Наверное, ждете от меня какого-нибудь душещипательной истории. Какой-нибудь военный, получивший в горячей точке ранение, оказавшись в отставке, понимает, что больше никому не нужен. Все от него отворачиваются. Денег не хватает, всюду процветает коррупция. А у него больной туберкулезом ребенок, которому нужно хорошее питание и уход. А тут еще как назло в общаге, где он ютиться с семьей, газ с электричеством отключили за неуплату. И тогда, через старых армейских знакомых он обзаводиться снайперской винтовкой и него начинается совершенно иная жизнь. Так?

Карасанюк чуть смутился, потому что в самом деле о чем-то таком думал.

– В моем случае, все гораздо проще, – продолжил гость. – Я всегда мечтал стать уборщиком. И я им стал, когда для этого сложились определенные условия. Мне нравиться убирать. Я умею это делать. Я делаю это очень красиво.

– Странная мечта! Обычно дети мечтают стать кем-то другим. Я, например, мечтал о профессии пожарного. Наемный убийца, каким словом его не назови – это не комильфо. Обществом, ну или его подавляющим большинством такая профессия не приветствуется.

– Вы думаете?! – оживился гость. – А по моему, так очень даже приветствуется. Только вслух об этом не говорят. Вы хотя бы кинематограф возьмите. «Профессионал», «Никита», «Леон», «Механик» плюс еще несколько сотен картин, которым не так повезло попасть в тренд, как четырем первым. На нашей стороне всегда были симпатии зрителей. Флегматичные затворники, немногословные, но уверенные в себе люди, за кажущейся толстокожестью которых бьется большое, горячее сердце, готовое прийти на помощь по первому зову. А вы можете назвать хотя бы одну киноленту, в котором бы с симпатией изображали такого человека как вы.