Иван Аврамов - Полюби меня перед смертью

– Понемножечку?

– Можно. Я люблю коньяк.

– Не самый, конечно, это изысканный, но… Рад, что угадал ваш вкус – насчет коньяка вообще.

Я разлил крымскую желтизну коньяка по разовым стаканчикам, едва прикрыв влагой их дно.

– За поездное знакомство, которое заканчивается перроном? Иногда – к сожалению! – произнес я и пытливо посмотрел на Тину. Она приняла мой взгляд серьезным прищуром своих восточных глаз.

– Как знать, – сказала в ответ. – Ничего нельзя загадывать наперед.

Должен сказать, что она не пропускала глазами никого из тех, кто шнырял туда-сюда мимо нашей полуоткрытой двери. Иногда мне казалось, что на ее лицо набегает тень тревоги, она, как я улавливал шестым чувством, внутренне подбиралась, точно кто-то из тех, кто на секунду возникал в проеме, беспокоил, настораживал ее.

– Что ж, давайте выпьем за перрон, на котором знакомство не кончается.

Мы неслышно чокнулись белым пластиком стаканчиков, золотые донца слегка колыхнулись и успокоились – мы не торопились выпить, мы долго, неотрывно смотрели друг на друга, будто не сидели, а прощались на перроне.

Теплая коньячная влага согрела мою измученную душу погорельца, все мое развороченное житейским крахом нутро. На минуту старое, видавшее виды купе, летящая за окном темь, все-все, что таил в себе этот жестокий и не очень-то справедливый мир, получили розовую подсветку, и я искренне возблагодарил Всевышнего за то, что он создал на земле виноградную лозу.

– Чем вы занимаетесь? – спросила Тина. – Если не хотите, не отвечайте.

– Сейчас – ничем. Сейчас я – никто, – ровно, безучастно ответил я, и не было у меня желания вызвать у моей визави сострадание, жалость или что-то еще в этом роде. Я был предельно правдив – не больше и не меньше.

– Если хотите, расскажите, что с вами произошло. Старая истина – попутчику в поезде открываешь такое, чем никогда бы не поделился даже с самым родным человеком, – у Тины были участливые, понимающие глаза.

И я без утайки, как на исповеди священнику, поведал нехитрую и горестную историю моей жизни. Как я старался выбиться в люди, поняв, что без денег ты букашка, как судьба поначалу благоволила мне, как мои «Махаоны» простерли свои черно-желтые крылышки над Киевом, и как в одну прекрасную ночь все внезапно превратилось в пламя и дым.

– Не горюйте, Ден, – утешила меня Тина, – отчего-то я верю, что все у вас сложится. Что вы собираетесь делать в Анастасиополе?

– Не знаю, – честно сознался я и рассказал, что заставило меня направить свои стопы в город у моря.

– Вы фаталист, – от души расхохоталась Тина. – Это ж надо – пальцем в карту!..

– Ну, все-таки лучше, чем в небо, – расхохотался и я. – А вы… Кто вы по жизни?

– Журналист, – ответила Тина. – Работаю в редакции газеты. Это старое-престарое издание, называется «Берег». Ведь что такое, по существу, Анастасиополь? Берег! Берег моря.

– В ласковых водах которого я так мечтал понежиться, – подхватил я. – Прямо сейчас, в декабре.

– Лет через сто, если потепление на планете не остановится, у вас, Ден, будут все шансы сделать это.

Мы одновременно улыбнулись, но уже спустя мгновение на лицо Тины набежала тень. Наверное, кто-то из шнырявших по вагону в разных направлениях совсем не понравился ей. Я не ошибся, потому что она попросила:

– Закройте, пожалуйста, дверь. Так, пожалуй, будет лучше.

Я выполнил ее просьбу. Мы выпили еще по капельке коньяку, и Тина переменила позу – как человек, которого трапеза уже не прельщала, она по-восточному подогнула под себя правую ногу, а левую – прямую, длинную, белую выставила перед собой. Нога по колено была голой – на Тине были черные «бриджи».

– Очень красиво, – не удержался я, не в силах оторвать взгляда от ее длинной гладкой изящной ноги. – Простите, я, кажется, веду себя не так, как надо.

– Любуйтесь на здоровье. Позволяю, – пошутила она и немножко отпила из стаканчика. – Послушайте, Ден, я постараюсь вам помочь. Нам в редакцию требуется человек в отдел маркетинга, рекламы и сбыта. Коммерческая жилка, если не ошибаюсь, у вас есть, кое-какой опыт, пусть и не по нашему профилю, тоже. Главное, причалить к берегу, пришвартоваться, не так ли?

– Хорошая игра слов, – похвалил я, вспомнив местоположение города и название газеты.

– Ну, я все-таки профессионал, – дрогнули полные чувственные губы, показав в улыбке белую полоску зубов – один из передних очень трогательно, чуть-чуть, налезал на соседа.

– Вас завтра кто-то встречает? Муж? – не очень-то кстати поинтересовался я.

– Ден, хотите узнать, не замужем ли я? Нет. Вещей у меня – дорожная сумка да дамская сумочка. Люблю ездить налегке.

То, что Тина свободна, определенно вдохновило меня. По одной простой причине – эта девушка, или молодая женщина, нравилась мне все больше. Воображение, на недостаток которого я никогда не жаловался, рисовало заманчивые, будоражащие картины нашего с ней романа – поцелуи, объятия, полное слитие душ. Пришлось одернуть себя – кому сейчас нужны не только безденежные, а и бездомные мужики? Ден, ты круглый дурак, который раскатал губу без всяких на то оснований!

Оказалось, я был неправ. Оказалось, что в темном купе, где по-прежнему мы оставались вдвоем, меня ждет любовный блицкриг. Отошли ко сну одновременно, но я долго не смыкал глаз, потому что определенно был возбужден близостью, рукой подать, женщины, которая сразу так сильно мне понравилась. Я не знал, что мне делать, я колебался. Как человек, которому впервые в жизни предстояло пройти по канату над пропастью – или пан, или пропал. Все-таки я решился – прикоснулся как бы невзначай к длинной и изящной ладони Тины и с замиранием сердца ждал, что же за этим воспоследует. Мне казалось, что она, как и я, не спит, и я не ошибся. Она приняла, не отвергла это мое легкое прикосновение, наши пальцы переплелись, и отрадная мысль, что я ей небезразличен, наполнила меня рвением продолжить свой штурм. Я плохо представлял, во что все это выльется, мне просто хотелось переместиться к ней на полку и атаковать ее ласками так, чтобы она запомнила эту ночь навсегда. Я рассчитывал ограничиться легким петтингом (сексуально грамотные знают, что это такое), но вышло, что он перерос в глубокий, и все потому, что к нему побуждала Тина, – она откликнулась навстречу моим ласкам так, будто дьявольски изголодалась по ним, и мои поцелуи, поглаживания, первое знакомство с самыми потаенными уголками ее тела заставляли ее трепетать и извиваться так, как это делает выброшенная на берег узкая и красивая рыба.

Слов не было. Взаимное, до сладостного изнеможения узнавание друг друга во тьме купе продолжалось до тех пор, пока не наступил тот предел, та граничная черта, когда рассудок покидает свой пьедестал и отступает на задворки естества перед жаждой немедленного совокупления.