Вадим Сухачевский - Из архивов тайного суда

…Дверь в передвижную преисподнюю на колесах, однако, не поддавалась, вероятно, там имелся еще и какой-то потайной замок. Я было полез в карман за отмычкой, но тут вдруг дверь сама распахнулась, и я ступил во тьму и в смрад от квашеной капусты. Из противоположного конца вагона доносились звуки пения. Нестройный хор мужских и женских голосов почему-то исполнял реквием времен Кавказской войны, только слова были иные:

«Вы жертвою пали в борьбе роковой

Любви беззаве-е-етной к наро-о-о-оду…» 40 40 Эта революционная песня, действительно, в середине XIX в. использовалась в русской армии как реквием по погибшим (с иными, разумеется, словами). – Ю. В. –

так что я уж было подумал, не тризну ли по своим усопшим монархом справляют их уродцы и кикиморы…

Увы, оба упыря были живы. Со времен Англо-бурской войны я обучился видеть во тьме и, мигом восстановив в себе этот навык, обнаружил, что оба подземных монарха стоят прямо передо мной. Обе мои руки невольно потянулись к пистолетам…

Пистолетов, однако, в карманах не было. Да, ловко они успели сработать!.. Впрочем, я и голыми руками кое-что делать умел…

Горбун Лука два раза хлопнул в ладоши – и хор мигом умолк.

– Мы тебя снова приветствуем, маленький человек, – сказал он мне. – Надеюсь, ты не обижен на нас с предыдущей встречи?

– А то на обиженных воду возят, – вставил Фома воровскую максиму сахалинской каторги.

Вместо ответа я спросил:

– Вокалом увлекаетесь, ваши величества?

– Oui, nous répétons 41 41 Да, репетируем (фр.) , – кивнул Лука. – Как бы это?..

– В духе времени, – подсказал Фома.

– Вы имеете в виду нынешнюю революцию? – спросил я. (Действительно, в эту революцию отчего-то повсеместно много пели.)

Лука воскликнул:

– О, да! В такие прекрасные времена!..

– «Прекрасные»? – удивился я. – Никак, ваши величества – революционеры?

– А что, в какой-то мере, – подтвердил Фома. – Можно сказать, сочувствующие. – А Лука добавил:

– Знаете, там у другой революционной песенки есть слова… – И он весьма немелодично пропел:

Вста-а-авай, проклятьем заклейменный,

Ве-е-есь мир голодных и рабов…

Там еще есть слова…

– «Кто был никем, тот станет всем», – подсказал Фома.

– Да, да, – кивнул я, – «Интернационал», гимн революции. Полагаете, это имеет отношение и к вам?

– А как же! – снова воскликнул Лука. – «…Голодных и рабов!», «весь мир», «кто – никем, тот – всем!..» Близится, близится и наше времечко!.. Советую, кстати, не вспоминать старых обид и прибиваться к нам, ей-ей, не прогадаете!

Да, похоже, это впрямь было их время ! Со вселенским хаосом, с дымом и гарью, с подступающим голодом!..

– Никак не прогадаете! – повторил Лука. – Куда полезнее, чем за всякими там аспидами гоняться. (И все-то они знали!) Давайте, давайте! Ыш абарак бузык!..

– Нет, увольте, господа, – отказался я.

– И напрасно, совершенно напрасно!.. – сказал Фома. – Только позвольте вас поправить: не «господа», а «товарищи», или на худой конец «граждане».

– Ну да, в духе времени, – догадался я.

– Exactly! 42 42 Именно так! (Англ.) – изрек Лука. Затем, чуть подумав, взгрустнул вдруг: – Только опасаюсь, как бы граф Полусахалинский не подбросил подлянку…

– Вы о премьере Витте?

– О ком же еще! Тут приходят от наших людей тревожные слухи из дворца…

– М-да, – подтвердил Фома, – слухи из Зимнего как-то не радуют…

Тут уж я изволил ему не поверить – едва ли и в сам Зимний дворец могли каким-то образом пролезть их уродцы 43 43 Совершенно напрасно не поверил! Уже набирал силу небезызвестный Гришка Распутин, в «свите» которого имелось много всяческих уродцев; полагаю, нашлось там место и для подданных Луки и Фомы. – Ю. В. , – однако лишь спросил:

– И что за слухи?

Лука вздохнул:

– Да вот… Этот самый Полусахалинский то и дело его величество, брата нашего, подбивает…

– Ну да, – подхватил Фома, – чтоб дал свободы всяческие, конституцию, the parlament, як у британців, cholerę im na ich wyspę! 44 44 Холеру им на их остров! (Польск.) , – и тогда что?

– И – что?

– А то, что тогда la fine della rivoluzione 45 45 Конец революции (итал.). ! Ву компрене?

– Это, понимаете ли, их требование, революцьёнэров: чтоб конституция да парламент. Чтó если наш брат Николай на такое безумство таки пойдет? Тогда они смирятся, тогда, почитай, всё…

Дальше «граждане монархи» переговаривались хотя и по-русски, но о вещах, от меня весьма далеких, Должен вообще признаться, что я был довольно слаб в вопросе о нынешнем политическом многообразии.

– Меньшевики, может, и смирятся, – сказал Лука, – а анархо-синдикалисты?!

– Гм… эти?.. Эти – нет, эти – черта-с два…

– Большевики еще имеются.

– Мда, эти за révolution à l'infini 46 46 Революцию до бесконечности (фр.) . Там у них який-то Ульянов в Швейцарии. Наши ребята!.

– Наши-то – наши, но то-то и оно, что – в Швейцарии, а тут, у нас, ихних – с гулькин нос!..

– Небось грòшей нет, оттого и – с гулькин нос. Подбросить им, что ли?

– Ну-ну, не больно-то!.. Ишь еще – «подбросить»!…Да они, увидишь, и сами себе подбросят, банк там какой-нибудь грабанут 47 47 Остается лишь поразиться прозорливости подземных монархов на сей счет!.. Или уже что-то слышали о готовящемся тифлисском ограблении банка, осуществеленного в 1907 г. под руководством Кобы (будущего Сталина)?.. Во что только не поверишь, если дело касается удивительной истории нашей страны!.. – Ю. В. , или еще чего – ребятки-то не промах.

– А эсеры как?

– Гм, эсеры?.. Насчет эсеров дело темное… Тоже, кажись, как и эсдеки, в расколе.

– У все-то раскол!

– А ты думал! Революция!..

Наконец Фома обратился ко мне:

– А ты знай, служилый. Даже коль сейчас не выгорит – все равно лет через десять, много пятнадцать, все равно придет наше времечко! Так что давай все же, служилый, прибивайся к нам!.. Не сейчас – так тогда. Когда снова настанет .

«Черта-с два, господа упыри!» – подумал я, имея в виду и это их предложение, и обещание, что-де когда-либо еще настанет их время . 48 48 И снова же, совершенно напрасно!.. Увы, г-н Конышев не дожил до 1917 года! – Ю. В.

Фома покачал головой:

– Не трать слова, брат, этот служилый, сам видишь, непрошибаемый.

– Et stupide comme un enfant 49 49 И глупый как дитя (фр.) , – вздохнул Лука. – Ничего, когда-нибудь сам поймет, да будет поздно. – И неожиданно предложил: – Может, все же по старой памяти – какую-нибудь помощь? Я – касательного этого самого Аспида…

Старая память подсказывала, что дорого мне может стоить их доброта, Фома, однако, к моей полной неожиданности, вставил:

– Wir geloben 50 50 Клянемся (нем.) , совершенно… – И добавил, насиля себя: – Совершенно даром.