Антон Чиж - Лабиринт Химеры

– Госпожа Вольцева служит у вас? – спросил он.

– Она входит в состав балетной труппы, – ответил Легат. – Сегодня танцует в «Лебедином» сольную партию. Заранее прошу простить: билетов у меня нет, даже для уважаемой сыскной полиции.

Если бы Легат знал отношение Ванзарова к театру вообще, а к балету в особенности, он сильно бы удивился, что в столице водятся личности, которые так не любят, если не сказать – так презирают сценическое искусство. Ванзаров отклонил подозрения в желании пробраться на спектакль.

– Вероятно, будущая прима?

Легат еле заметно дернул усиками и произнес:

– Способности есть, главное, чтобы они получили правильное развитие. Два года – слишком малый срок для юной танцовщицы. Время покажет.

На языке у Ванзарова вертелся главный вопрос, но задать его было немыслимо. Спросить: «Кто является щедрым покровителем юного таланта?» – нельзя было и подумать. Внешние рамки приличия не позволяли говорить вслух то, что было известно каждому. Во всяком случае, каждому в театральном мире. В этот мир Ванзаров не был вхож, и филеров туда не зашлешь, придется искать обходные пути.

– Когда вы видели ее последний раз?

– Вчера утром на репетиции.

– Сегодня перед спектаклем разве не надо репетировать?

– Она попросила отдых, – сказал Легат. – Это вполне позволительно.

– Сегодняшний спектакль для нее важен?

Вопрос разоблачал полного невежу в театральных делах. Легат вежливо улыбнулся.

– Сегодня, в некотором смысле, решается ее артистическая судьба. Насколько публика ее примет, насколько балерина раскроет грани своего таланта, в который все мы верим.

Вольно или невольно Легат сказал больше, чем следовало. Очевидно, за обычной и ничем не примечательной балериной, каких табун бегает за кулисами, стоит кто-то влиятельный, давший барышне редкий шанс.

– Говорят, в театре у каждого есть враги?

– Как и везде, – ответил Легат чрезвычайно уклончиво.

– Кто претендовал на сегодняшнюю партию госпожи Вольцевой?

– У нас большая труппа, пробиться к вершинам хотят многие. Удается только единицам. Для этого нужно много трудиться…

– Она проживает… – Ванзаров вытащил из кармана библиотечную карточку, затерявшуюся там, и старательно прочел перевернутое название немецкого исследования о стоиках: – …по адресу: Невский, дом десять?

– Вовсе нет, – отрицательно замотал головой Легат, – в доме на Екатерининском канале…

И он назвал новый роскошный дом, из которого так удобно пройтись до театра. Буквально пять минут, не больше, чтобы балетные ножки не устали. Ванзаров охотно признал свою ошибку в адресе.

– Когда госпожа Вольцева должна явиться на спектакль? – спросил он.

– Самое позднее, к пяти часам. Ей еще нужно размяться. Если желаете, можете ее дождаться в артистическом управлении.

– Благодарю, в этом нет необходимости.

– Как знаете, – пожал плечами Легат. – А все же не соизволите пояснить, чем вызван интерес полиции к нашей балерине?

Ванзаров не имел права говорить правду. Это могло создать вредные последствия для розыска. Ему хотелось иметь фору в несколько часов, пока все не станет известно в Петербурге. Тем более оставался маленький шанс, что ошибся он. А спектакль… Ванзаров решил, что Императорский театр как-нибудь выкрутится. На то он и театр. Тем более, открывается шанс блеснуть какой-нибудь другой юной звезде. Он отделался путаным и невнятным объяснением.

Кажется, Легат ему совершенно не поверил. И встревожился.

Один из частных выводов психологики гласит, что прислуга должна быть похожа на хозяина. Как похож хороший пес.

Дверь открыла девушка в фартуке горничной и одним своим видом низвела психологику из разряда почти точной науки в ранг жуликоватого искусства. От чего Аполлон Григорьевич злорадно бы торжествовал, если б прознал. Действительно, прислуга балерины Императорского театра была крепка телом, как хуторская крестьянка, привыкшая и сено ворошить, и поросят резать. Лицо круглощеко, румянец багровеет свеклой, шее позавидовал бы цирковой борец. Пальцы девушки, теребившие фартук, походили на упругие сосиски.

– Та? – спросила она с сильным чухонским акцентом [3] Акцент жителей герцогства Финляндского, приехавших на заработки в столицу. .

– Барышня Вольцева здесь проживает? – спросил Ванзаров, прикидывая, для чего балерине понадобилось это упитанное чудо.

– Прожифает, та. А ви кто есть?

– Сыскная полиция, – ответил он, глядя прямиком в маленькие глазки, в которых промелькнул испуг.

– Полицья? Хосяйка никак нет дома…

– Когда она уехала?

– Утром, вчера день.

– Во сколько?

– За полдень… Да.

– До сих пор не вернулась?

– Я очень волновался, – ответила горничная, стараясь в своем большом и сдобном теле найти признаки беспокойства и предъявить их.

– Как зовут?

– Ирма… ваше высокопревосходительство.

Не самое легкое словосочетание в русском языке, к тому же не подобающее чиновнику сыска, прозвучало на удивление чисто.

– Полиция имеет право войти в любой частный дом для проведения розыска или дознания по вновь открытому делу, – сообщил Ванзаров, крепко рассчитывая на неосведомленность прислуги в русском праве. Не хватало, чтобы от него потребовали дозволения прокурора. Ирма поняла только одно: важный господин из полиции хочет пройти в дом. Выбора у нее было не много. Вернее, совсем не было. И горничная посторонилась. Ванзарову пришлось протискиваться бочком, чтобы не задеть роскошное тело.

Зато на обстановке квартиры психологика отыгралась. Именно так должно выглядеть гнездышко восходящей звезды балета, жалования которой, без явной поддержки заинтересованного лица, и близко не хватит на модную мебель, французские гардины, мейсонские фарфоровые безделушки и изящные картины. Во всем этом изобилии для сыска было мало пользы. Ванзарова интересовали фотографии. К счастью, их было в избытке. Целую стену покрывали рамки. В основном они представляли хозяйку дома в балетных позах. Последние сомнения отпали, можно считать, что тело опознано. На сегодня Императорскому театру точно понадобится новая солистка.

– Знаете, куда уехала мадам Вольцева? – спросил Ванзаров, оборотясь к горничной.

– Город… Пафловськ… – выговорила она.

– Часто туда ездит?

– Никогдай… Только теперь.

– В этом доме года два служите?

– Да-да, так. Не жалуюсь, спасьибо…

– Где у мадам дача?

– Ми ездить в Шуфалофо, – ответила Ирма. – Там дом. В этот год должны ехать.

– Каждое лето?

– Та, каждий…

На столике, покрытом дорогими брабантскими кружевами, стояло несколько рамок, очевидно, самых дорогих для балерины Вольцевой. На одном фото две девчушки в белых платьях крепко обнимали друг друга.