Антон Чиж - Лабиринт Химеры

– Пристав… Сегодня… Толстоногов… Весь на нервах… Целый день на ногах… – пытался объясниться Сыровяткин.

Его лепетание было остановлено резким жестом.

– Константин Семенович, это ваши подчиненные, и вам виднее, кто из них и сколько способен выпить, не закусывая, – сказал Ванзаров. – У каждого свой потолок.

– А у вас какой? – спросил Сыровяткин, с ужасом понимая, что с языка сорвалась непростительная грубость. По всему видать: конец его приблизился еще на шаг.

Страшный гость ничем не выразил возмущения. Только дернул роскошный ус и еле заметно улыбнулся.

– Это секрет Департамента полиции, – ответил он. – По знакомству вам скажу: до рекорда господина Лебедева мне чрезвычайно далеко.

– Благодарю вас, – только и мог ответить Сыровяткин, испытывая и облегчение, и признательность. За понимание сложностей полицейской жизни. – Не побрезгуйте, Родион Георгиевич?

Полицмейстер гостеприимно приглашал к столу.

Искушение было слишком сильным, чтобы с ним бороться. Ванзаров не побрезговал, а налил в рюмку пристава, отдал ею салют в честь хозяина кабинета, красивым и плавным движением отправил в рот, смахнул невидимые капельки с усов и вкусно закусил холодной говядиной, взяв нарезку пальцами, по-простому, без манер. Чем сильно и глубоко расположил к себе Сыровяткина.

– У меня к вам дело, как вы уже догадались, – сказал Ванзаров, жуя говядину, беря еще и прицеливаясь к пирогу.

– Дачи проверили, как вы указали… Все заперты, посторонних не было.

– Чудесно. Но это еще не все…

– Что угодно, Родион Георгиевич.

– Принесите дело барышни Агнии Вольцевой. Полагаю, она находится под полицейским надзором?

Вопрос был столь неожиданным, что Сыровяткин был сбит с толку.

– Кого? – переспросил он и, не дожидаясь ответа, исправил оплошность: – Я хотел спросить: откуда вам известно? Нет, простите, не то… Зачем она вам?

– Принесите надзорное дело, – мягко приказали ему.

Сыровяткин не стал интересоваться, есть ли у господина Ванзарова право видеть подобные секретные документы. И так все понятно. Как же не быть. Чем и доказал, что психологика не только наука теоретическая, но и практически приносящая пользу. На самом деле совать нос в дела политического надзора сыскная полиция и близко не имела права. Запрашивать его у Ратаева Ванзарову раньше времени не хотелось. По ряду соображений.

Полицмейстер отпер массивный немецкий сейф и вынул довольно тонкую папку. Ванзаров развязал тесемки и раскрыл ее. С фотографии, лежащей поверх бумаг, смотрела строгая барышня с правильными, чуть восточными чертами лица. Волосы ее были убраны в строгую прическу, взгляд открытый и сильный. Если так можно сказать о взгляде. Она не была красавицей, но в ней было нечто притягательное, что трудно объяснить в сухом полицейском описании, но которое ощущается сразу. На сестру-балерину она была похожа скорее общим выражением лица.

Ванзаров перевернул фотографию и занялся бумагами.

Справка о надзорном лице сообщала, что госпожа Вольцева, Агния Валерьяновна, 1875 года рождения, из семьи зажиточных купцов, находится под надзором полиции с 1899 года после участия в студенческих беспорядках. Вольцева примыкала к группе социал-революционеров, которая планировала убийства государственных чиновников и жандармов. В 1900 году была арестована, помещена в тюремное заключение, после чего осуждена на два года поселений. Под надзор павловской полиции Вольцева перешла в том же году. То есть вместо поселения в Сибирь ее отправили сюда. Мягкость приговора и его исполнения вызывала вопросы. Отчеты о надзираемой показывали, что госпожа Вольцева одумалась и больше не занималась играми в революцию. За два года не было зафиксировано ни одного подозрительного контакта в Павловске. Поведение ее было столь примерным, что последний отчет оказался датированным осенью прошлого года.

Ванзаров полистал скудные странички.

– Вольцева вообще из города не выезжала?

Сыровяткин издал кряхтящие звуки некоторого смущения.

– Это ж не домашний арест, обычный надзор…

Иными словами, Вольцева ездила в столицу. Только надзор за ней павловской полиции заканчивался на вокзале. А дальше, как полагал полицмейстер, ее должны были принимать филеры в столице. Все бы ничего, да только политическая полиция в Петербурге считала, что это как раз и есть долг павловской полиции. Если барышня отдана им под надзор. В результате Вольцева могла делать в столице, что ей вздумается. Если, конечно, случайно не попадала в поле зрения агентов Ратаева. Скорее всего, не попадала. Иначе с полицмейстера строго бы спросили.

Дело можно было возвращать. Ванзаров еще раз посмотрел на фотографию, чтобы заметить, быть может, что-то еще, что ускользнуло от первого взгляда.

– Мало информации о ее родственниках, – сказал он, протягивая папку.

– Почтенные родители, – ответил Сыровяткин, пряча дело в сейф. – Дочь их опозорила, что тут скажешь.

– Ее семья в Павловске не проживает.

– Так точно… Госпожа Вольцева поселилась два года назад в новеньком доме. Как сыр в масле живет.

– Иными словами, вы хотите сказать, Константин Семенович, что родители купили ей домик в вашем городе, предоставили скромный доход и пожелали забыть о ней навсегда?

Сыровяткин только развел руками: точнее не скажешь. Прав Толстоногов: умный и пронырливый господин.

– Почему они так поступили? – спросил Ванзаров.

– Кто же его знает, дело семейное, всякое бывает.

– Сестра ее часто навещала?

– Никогда не замечали.

– Балет любите?

– Какой балет? – не понял Сыровяткин.

– Императорский.

– Нет, увольте. Да и когда мне по балетам разъезжать…

– Это многое объясняет, – сказал Ванзаров, безжалостно приканчивая говядину.

Полицмейстеру аж язык жгло, как хотелось спросить: «Что же объясняет? Какую тайну ты раскрыл у меня на глазах, а я и не приметил?» Но не решился.

Ванзаров спросил, где проживает госпожа Вольцева. Сыровяткин подвел к карте городка, висевшей у него в кабинете, и пальцем провел по маршруту от полицейского участка до нужного адреса. Он еще предложил свои услуги или парочку городовых, но от любой помощи Ванзаров отказался. Зато приказал, хоть в вежливой форме, вернуть городовых на посты и следить в оба. Особенно за парком и больницей.

Полицмейстер обещал все исполнить в точности.

Чудный теплый вечер, светлое небо подступающих белых ночей, покой и тишина. Не найти лучшего часа, чтобы пройтись по 4-й Оранской улице. По чести сказать, осматривать на ней было нечего. Дома одинаковые, как близнецы. Сразу виден современный подход: оборотистый господин купил у города участок и натыкал одинаковых домиков с верандами. Никакого изыска и воображения. Одна прибыль на уме. Никакой заботы о городской красоте.