Илья Рясной - Убойная фарцовка

Лиза опять нажала на кнопку звонка и не отпускала до того момента, как дверь распахнулась. Густой баритон осведомился:

– Чего воешь, как сирена? Нет у меня залива!

Тут Маслов и продемонстрировал свой коронный бросок. Он ринулся вперед, моментом срисовав, что перед ним Жорж, а значит, надо глушить его сразу и бескомпромиссно. И нанес свой излюбленный пушечный удар кулаком в лоб.

Жорж ударился о стенку и сполз по ней, отключившись на миг. Тут же заерзал, пытаясь подняться, – все-таки был крепкий как бык. Но Маслов и участковый уже выворачивали руки, защелкивая наручники.

Уланов проскочил в комнату – там никого. На кухне тоже пусто.

– Второго нет, – сообщил он.

Жоржа оттащили в комнату и бросили на диван.

Тот встряхнул головой, возвращая резкость восприятия. Набрал воздуха в легкие и попытался заорать.

Маслов отвесил ему такую увесистую затрещину, что крик невольно захлебнулся:

– Рот раззявишь, поганка, я тебя по-настоящему вырублю.

Жорж поверил и заткнулся.

– А чего ты визг поднять хочешь? – нагнулся над ним Маслов. – Второго ждешь? Предупредить надеешься?

– Пошел на … – прохрипел Жорж и скривился от боли в голове.

Оперативники быстро осмотрели однокомнатную квартиру. Обстановка была стандартная – мебельная стенка, люстра из чешского стекла, кресла и диван с деревянными подлокотниками, низкий журнальный столик. Все чистенько, аккуратно – явно не притон. Планировка квартиры была улучшенная, с кухней в девять квадратных метров.

Ко всеобщему удовольствию, Уланов извлек из-под кровати обрез двуствольного ружья. В стволе был нагар.

– Чистить оружие надо, – сказал Уланов Жоржу.

Через десять минут зазвенел дверной звонок. И Маслов с Улановым, резко распахнув дверь, с силой вдернули в квартиру плечистого громилу. Хохол! Его-то и ждали!

Ему попытались заломить руки. Хохол молча сопротивлялся. Он оказался настолько силен, что Маслов не удержал его и чуть не получил кулаком в ответ. Уланов тоже удерживал жилистую руку с трудом, поэтому исхитрился и для расслабления наградил бандита таким ударом коленом в живот, которым слона можно снести. Хохол крякнул и потерял дыхание. После чего его запястья сковали браслеты.

– Ну вот, все и в сборе, граждане дебоширы, бандиты и разбойники, – оглядев задержанных, произнес Маслов. – Продолжим спектакль…

Понятые, следователи, осмотр – привычное мельтешение лиц, формальные слова, подписи на протоколах. К вечеру задержанных доставили в ИВС на Петровке.

Уланов беседовал с Жоржем. Того впечатлили уже первые эпизоды из перечня подвигов, на которые разговорились его соучастники. Соображал он быстро и конкретно, как и положено спортсмену. Голова его болела после удара, но это не помешало ему сообразить, в какую яму он угодил и что ему грозит обвинение в бандитизме, в покушении на сотрудников милиции, а в итоге – так и вообще исключительная мера наказания. Поэтому, помассировав виски и отказавшись от услуг врача, он сказал:

– Пиши, контора. Глядишь, еще звездочку накинут.

– Твоими бы устами, – хмыкнул Уланов.

Жорж выложил все подвиги, даже с верхом – упомянул грабеж, про который забыли его друзья.

Уланов закончил писать протокол часа через три. И то изложил все конспективно. Сделал круговые движения кистью, рука отнималась от долгой писанины.

Жорж расписался на каждом листе.

– Еще один принципиальный вопрос, – произнес Уланов. – Ты скидывал вещи?

– Нет. Хохол. Его задача. Его люди.

– А кому? В курсе?

– В курсе. Лосю.

– Это кто?

– Игнатий Лосев. Его нумизматы и букинисты знают. Личность известная. Коллекционер.

– А ему зачем столько было?

– Не под запись, потому что мне еще одна статья не нужна. Но я слышал, он с дипломатами якшается. На какое-то барахло импортное иконы меняет. И раскидывает по комиссионным магазинам. Денег у него немерено. Но я на него показывать не буду. И Хохол тоже не будет.

– Почему?

– А он при каких-то очень мутных делах. Мне жизнь дороже.

– Хорошо, – кивнул Уланов. Ему и так было достаточно того, что наговорил задержанный.

Полученную информацию на Лосева Уланов на следующий день оформил агентурной запиской – нужно же закрывать график встреч с источниками оперативной информации, которых у него насчитывалось десять человек. Большинство вообще не имели никаких разведывательных возможностей и числились для галочки, но с каждого нужно ежемесячное сообщение, притом результативное. Вот и тащили испокон веков оперативники всю собранную с миру по нитке информацию в агентурные дела, оформляя их липовыми сообщениями. Некоторые сообщения задним числом делали по уже раскрытым делам, когда те поднимались другими методами. Никто отчетность не отменял и никогда не отменит.

На агентурной записке по Лосеву появилась начальственная резолюция «Направить информацию в органы КГБ СССР».

И правильно. Их линия. Там есть кому заниматься такими субъектами…

Часто после таких посланий чекисты выходили на Уланова, предлагали вместе подработать клиента, узнавали детали, которые не вошли в официальное письмо. Обычная работа – глядишь, что-то и срастется, и на границе задержат очередного злодея. Но прошел месяц. Прошел другой. И была подозрительная тишина – Лосев оказался никому не нужен. Ну и ладно. Лезть в дела КГБ – это себе дороже. У них в разрабатываемых – шпионы и предатели. У милиции – милые сердцу воры и бандиты.

Тем более вскоре стало не до этого. Чередой пошли преступления в отношении иностранцев – обычная мелочовка, но чреватая дипломатическими нотами и начальственным гневом.

А в конце сентября весь отдел подняли по тревоге. Произошло чрезвычайное происшествие – на Ленинском проспекте в циничной форме была сломана челюсть военного атташе Федеративной Республики Германии.

– Ох, и головную боль мы нажили, – простонал Маслов, собрав личный состав. Похоже, голова у него уже болела не меньше, чем челюсть у атташе…

Ситуация была как в анекдоте. Столкнулся «МАЗ» с «Мерседесом». Заляпанный грязью грузовик и породистый немецкий железный скакун не поделили полосу движения. Хрясь, бах, советская техника оказалась куда достойнее по массе и прочности. Бок у «Мерседеса» был смят, как будто его делали из фольги. Пару вмятин получил и грузовик, что вызвало бурю возмущения у его водителя.

Шофер «Мерседеса», он же по совместительству военный атташе ФРГ, начал гневно лепетать на ломаном русском:

– Ви виноватый! Я шел по свой полоса!

– Твоя полоса на неметчине, мать-перемать, – забористо отвечал небритый, в телогрейке водитель алкогольно-запущенного вида.

– Я дипломат. Ви будете иметь дело с посольством ФРГ, – гордо изрек атташе и добавил несколько слов на немецком.