Роман Красиков - Возвращение Легенды

От цветочной пыльцы приятно защекотало в носу, и Мари чихнула. В тишине знойного дня этот звук показался ей непростительно громким. Девочка испуганно откинула в сторону цветок маргаритки и приподняла голову поверх высокой травы. Никого. Только кузнечики стрекочут, будто сумасшедшие и, где-то высоко-высоко, в лазурном небе жалобно кричит жаворонок.

Окинув взглядом пёстрый луг, раскинувшийся на склоне пологого холма и убедившись, что она одна, Мари снова опустилась на колени. Уф! Ну и жаркое лето выдалось в этом году! Она сняла с головы чепец, и каскад рыжих с медным отливом волос рассыпался по тонким плечам. Мари зажмурилась, сильно-сильно, так, что перед глазами поплыли цветные пятнышки, и вдохнула полной грудью, подставляя лицо под ласковые солнечные лучи. Пряный аромат луговых трав кружил голову. Тёплый ветерок нежно касался лица невидимой мягкой ладонью. Не открывая глаз, Мари повалилась на спину, раскинув в стороны руки.

Она обожала это место. Как же хорошо, вот так лежать на прохладной земле, жмурясь от назойливого августовского солнца, и ни о чём не думать! Когда тебе едва исполнилось шестнадцать лет, вся жизнь впереди, и хочется идти, нет, бежать вперёд, не оборачиваясь и не глядя по сторонам, не сожалея о том, что сделал что-то не так, не задумываться о будущем. Перед тобой лежит огромный, неизведанный мир, полный неожиданностей и приключений, страшных загадок и умопомрачительных тайн. Когда тебе пятнадцать, всё кажется простым, понятным и легко объяснимым. Если что-то не ясно, всегда можно спросить у взрослых.

Вдруг со стороны дороги, пыльной лентой, петлявшей среди холмов, донёсся какой-то звук. Мари замерла и прислушалась. Мерное постукивание копыт, под аккомпанемент бряцающего оружия, звучало настоящим оскорблением, царившим вокруг безмятежности и умиротворенности. Казалось, даже кузнечики на миг притихли, а пчёлы прекратили своё деловитое жужжание, обидевшись на вторгшиеся в их царство, звуки. Мари осторожно и медленно, стараясь, не поднимать высоко голову, выглянула из травы.

По тракту, ведущему из Руана в Лувье, шли люди. Вздымая кверху клубы бледно серой пыли, шагали солдаты. Всего Мари насчитала около двадцати человек, одетых в нарядные плащи, украшенные гербом правящего дома Валуа – тремя золотыми лилиями на синем щите. Солдаты сопровождали небольшую повозку, запряжённую двумя понурыми кобылками. Рядом с повозкой, скорбно опустив головы, шествовали шесть монахов-доминиканцев, по трое с каждой стороны повозки. Одеты монахи были в традиционные для их ордена, белые туники и чёрные плащи с капюшонами. В руках они несли хоругви с изображением собаки, держащей в пасти горящий факел.

Солнечные лучи играли ослепительными бликами на начищенных до блеска шлемах солдат, похожих на сплюснутые котелки. Сперва Мари не придала особого значения присутствию монахов рядом с повозкой. Братья Ордена Св. Доминика – обычное дело, их можно встретить на дорогах по всей стране, особенно сейчас, после окончания войны с Англией. Они путешествуют от города к городу, от деревни к деревне, проповедуют и помогают всем нуждающимся. Так, по крайней мере о них рассказывает на воскресных проповедях преподобный Рабье. Поэтому, вполне может оказаться, что это какой-то торговец едет в Париж и решил остановиться в их захолустье, побаловать деревенщину диковинными товарами? Или же, один из богатых граждан Руана бежит подальше от ещё бушующих на северном побережье боёв, а Святые братья просто его сопровождают? Трудно сказать.

Однако, чем пристальнее Мари вглядывалась в бредущих по дороге людей, тем более она убеждалась, что это никакой не торговец и не горожане, гонимые войной с родных мест, будто сухие листья холодным осенним ветром. В повозке, сгорбившись среди деревянных коробов, сидел старый монах, также одетый в бело-чёрные одежды Ордена Св. Доминика. Вцепившись сухими, скрюченными пальцами в поручни повозки, монах глядел по сторонам, словно стервятник, высматривавший добычу. На груди у него сиял золотой крест, что явно указывало на высокое положение в Ордене. Хмурые, усталые лица солдат, обступивших стальной стеной повозку, дополняли траурность всей процессии. При виде этих людей, Мари, отчего то, стало не по себе, и, на миг показалось, будто на солнце легла тень, а ветер наполнился морозным дыханием. Девушка зябко повела плечами и отползла назад в траву. Сердце бешено колотилось, предчувствуя недоброе. Стоит предупредить маму и остальных о нежданных гостях!

Мари кубарем скатилась по противоположному от дороги склону холма, и, что есть мочи, побежала к деревне, по пути пряча волосы под ненавистный чепец.

– Мам, ты дома?

Глаза ещё не привыкли к полумраку, царящему в крохотной комнатушке, которая являлась одновременно и кухней, и столовой, и кладовой. Пламя очага, устроенного прямо в земляном полу, тщетно пыталось разогнать пляшущие в углах тени. Единственное окно было наглухо закрыто ставнями и, поэтому, дым поднимался кверху и зависал там густым облаком, оплетая сизыми нитями потолочные балки, с которых свисали сухие веники полевых трав. Около котла, подвешенного над огнём, стояла высокая, тонкая, словно ветвь молодой ивы, женщина с распущенными волосами, цвета лесного пожара. Огромным половником она размешивала бурлящий в котле отвар, от которого шёл резкий запах полыни.

– Мари, ну наконец-то! Я уже собиралась идти тебя искать!

Женщина отложила половник в сторону и небрежным движением руки смахнула выступившие на лбу капли пота.

– Принесла, то, о чём я тебя просила?

– Ой! Совсем забыла!

Мари сняла с пояса суконную сумку для трав и с виноватым видом протянула маме. Она была пуста. Женщина упёрла руки в бока и попыталась напустить на себя грозный вид. Но, как всегда, у неё ничего не вышло. Глядя в эти ясные глаза, полные детской честности и наивности, Мадлен просто не могла заставить себя рассердиться. Мари так сильно напоминала ей саму себя в этом возрасте, что злиться на дочь не было ни сил, ни желания. Счастливейший возраст! Длился бы он подольше… Огненно-рыжие локоны окутывали плечи девочки подобно колдовскому пламени, вздёрнутый к верху нос, усыпанный веснушками, и оливковые с миндальным отливом большие глаза, в которых лучилась искренняя радость и юношеское озорство. Да, Мари была точной копией мамы, за исключением глаз. Они достались девочке от отца.

Патрис… Как же мне тебя не хватает, думала Мадлен, любуясь своей единственной дочерью, почему жизнь настолько жестока, отнимает у нас лишь самое дорогое, самое ценное? Она вздохнула, отгоняя прочь тяжёлые воспоминания.