Джон Марелл - Смех лангусты

Питу (лихорадочно листает страницы синей папки). Вот. (Читает.) Больше пятидесяти лет я отдавала народу всю стpacть своей души, каждый удар сердца, каждую слезу… Я сыграла, нет — прожила больше, ста двадцати ролей и во всех выкладывалась без остатка.

Сара. Стоп! Стоп, стоп! Это ни к черту не годится. Вы делаете из меня что-то вроде национального памятника.

Питу. Я цитирую, мадам. Я цитирую вас.

Сара (подумав). Хорошо. Терпеть не могу, хвастаться, но будем считать, что это зигзаг. Небольшое отклонение в положительную сторону. Я сегодня не такая сумасшедшая, как на прошлой неделе. Прогресс налицо. (Пауза.) Пожалуй, теперь самое вpeмя немного постранствовать. Верно, Питу? Итак, где мы?

Питу (смотрит на часы). Пока еще дома. И время самое обеденное…

Сара (быстро). Я не голодна.

Питу (робко). Я хочу есть.

Сара. Сначала еще раз пройдем роль матери.

Питу. После обеда.

Сара. На голодный желудок у вас получится лучше. И не хнычьте. Вы были так удивительно достоверны в этой роли, так похожи… Конечно, кроме грязи на пoдбоpoдке… Это решительно не в характере матери.

Питу (поспешно и сердито трет подбородок). Мерси, мадам.

Сара. И вот здесь еще… (Касается его подбородка, затем нежно щекочет его за ухом.)

Питу млеет.

Итак, мама говорит мне… (Вкладывает в руку Питу веер. Тот поворачивается к ней спиной медленно, робко. Он перевоплощается.

Питу (поворачиваясь в образе матери.) Мадемуазель Сара, вам уже двадцать семь лет. Это серьезный возраст.

Сара (мечтательно.) Мне одиннадцать лет…

Питу (не столько выходя, сколько выпрыгивая из образа). Как — одиннадцать?! Вам никогда не было одиннадцать. В наших записях…

Сара. Было, мамочка. Было… Это у тебя возраст никогда не менялся. Тебе всегда было только двадцать семь. И сейчас дорогая, тебе всего двадцать семь!

Питу (входя в образ). Да, я стала матерью в очень раннем возрасте.

Сара. Мы стоим с тобой, мамочка, у серой стены. Ты привезла меня в монастырь Гpaнд Шaмп. Тебе очень важно обучить меня ведению домашнего хозяйства. А в самом деле ты хочешь от меня избавиться. Тебя раздражают мои плохие манеры. Я люблю щипаться. Щипать! Щипать! Особенно твоих джентльменов. Причем места я нахожу безошибочно — самые чувствительные. Ты сердишься. Ты очень любишь сердиться. Ты всегда сердишься. И всегда на меня. Теперь ты будешь свободна. Ты оставляешь меня в монастыре и уезжаешь в огромной черной карете. Куда-то вдоль стены, вдоль бесконечных сeрыx деревьев, которые исчезают на сером горизонте… Я плачу. Я боюсь. Вы хотите меня успокоить.

Питу (выходя из образа только частично:.движения резкие, мужские, а голос — матери). Я уже уехала. В огромной черной карете.

Сара. Вы уже не мать.

Питу (в образе). А кто я, деточка?

Сара. Вы мать. Но не та. Вы святая мать.

Питу (выйдя из образа). Вот этого мне как раз не хватало!

Сара. Святая мать Софья. Настоятельница монастыря. Я хочу представить себе разговор со святой матерью Софией. Я хочу его услышать.

Питу. Я еще никогда не был монахиней.

Сара. Не монахиней, а настоятельницей монастыря, вы большая, очень большая женщина в сером. С глухим голосом. Когда вы говорите, то создается впечатление, что о кирпичную стену разбивается пустой глиняный кувшин. Каждое слово как выстрел. Ух! У-ух!

Питу. Я не умею. У меня не получится… это самое у-у-ух! у-у-ух!.

Сара. Очень даже получается. Накиньте шаль.

Питу. А я не могу быть мужчиной?

Сара. В женском монастыре?

Питу (чуть не плача). Ну, сторож… или почтальон…

Сара (надевает на него шаль, подкладывая под нее на голову для высоты пачку измятой бумаги). Очень святой вид. Сама нравственность. Нет слов.

Питу. А мама?

Сара. Мама уже уехала, как вы удачно заметили. Будете разговаривать со мной. Вы хотите меня успокоить.

Питу. Как?

Сара. Пытаетесь привлечь мое внимание. Я в углу вестибюля. Я всхлипываю. Вся моя жизнь ушла с черной каретой. Говорите со мной. Ну, подойдите ко мне, ну! Начали! (Начинает всхлипывать.)

Питу (он долго примеряется к первому движению, наконец, обретает уверенность). Maдeмyазель Бернар…

Сара разражается плачем.

( Все также в образе Софьи дотрагивается пальцем до плеча Сары.) Мадемуазе-е-ель!

Сара дергает плечом.

Мадемуазе-е-ель!

Сара (затихает). Сьго? Сьго вам угодно?

Питу (выходя из образа). Мадам, в одиннадцать лет уже не сюсюкают. (Передразнивает.) «Сьго вам угодно».

Сара. Переиграла. Сначала. (Всхлипывает.)

Питу (конечно, в образе, дотрагивается до ее плеча). Мадемуазе-е-ель!

Сара резко дергает плечом.

Мадемуазе-е-ель!

Сара (грубо). Отстаньте!

Питу (все в образе Софии). Ай-ай-ай, мадемуазель Бернар! Ведь вам уже одиннадцать лет!

Сара (выходя из образа девчонки). Что у вас за привычка — все сцены начинать с возраста? Мадемуазель Бернар, вам столько-то лет. Так не начинают разговор. Что должна сказать мне мать София в таком месте и при таких обстоятельствах? Что? Говорите!

Питу (извиняясь и выйдя из образа). Среди моих знакомых не было ни одной монашки.

Сара. Но представить себе вы можете!

Питу. Но, мадам…

Сара. Не хнычьте. Соберитесь!.. (Идет в угол.) Вот я плачу. В углу. Подойдите. Говорите. (Плачет.)

Питу (поправив сооружение на голове, медленно подходит, сначала пытается что-то сказать, издает непонятный звук).

Сара заходится в плаче.

Мадемуазе-е-ль! Мадемуазель Сара!

Сара. Сьго?.. Простите. (Грубо.) Отстаньте!

Питу (в образе Софии). Вы плачете, мадемуазель. В углу. Я вижу. То есть я слышу… вижу… Я вижу и слышу… (Выходя из образа.) Я рехнусь с вами! С меня хватит! Забастовка!

Сара (резко). Очень хорошо! Бросим все! Все, что сделали! К чертям собачьим! Все бросим: газетные вырезки, программы, всю коллекцию моей жизни! Плюнем на мемуары! А я буду гнить здесь, как старая ящерица, буду ждать смерти, а до нее недалеко… Пусть люди говорят о Саре Бернар все, что хотят! Пусть делают из нее распутную мегеру, чудовище без роду, без племени. Пусть!

Питу (хватает за руки, закрывает ими свои уши). Остановитесь! Остановитесь, мадам!