Laventadorn - Вернись и полюби меня (Come Once Again and Love Me)

Лили сгребла в кучу свои записи и книжки и кое-как запихала все в сумку; закинула ее на плечо и поскорее зашагала к двери. На пороге она еще успела услышать, как Флитвик говорит Джеймсу и Ремусу: "Попробуйте Экскуро, мальчики, это должно помочь... хотя нет, давайте-ка я лучше сам".

Она немного боялась, что карта вполне могла исчезнуть с пергамента... но нет, все те же темные линии — такие, какими Северус их нарисовал. Ориентируясь по его творению, она смогла найти тот проход к башенке... вот только сам картограф там так и не появился. Лили стояла у каменной стены — той самой, сквозь которую надо было пройти — и кричала, упрашивала, пыталась подольститься; даже угрожала сигануть с лестницы — но не услышала в ответ ничего, даже насмешливого: "Ага, валяй".

В конце концов она отвесила камню хороший пинок и как раз стояла на одной ноге, ругаясь и потирая пострадавшую ступню, чтобы хоть немного унять боль, когда позади раздался голос Северуса:

— Ну и чем тебя обидела эта стена?

Лили резко развернулась — все еще стоя на манер цапли — и отпустила ушибленную ногу; ей пришлось на нее наступить, чтобы не грохнуться на пол.

— Как ты сюда попал? — выдохнула она.

— Ну, если сидеть в башне целыми сутками напролет, то озвереет даже Рапунцель. Тебе от меня что-нибудь нужно?

Сейчас он выглядел еще хуже, чем утром — а ей-то казалось, что дальше уже некуда... "как выжатый лимон" — это еще мягко сказано, "как призрак" или "как зомби" гораздо больше походило на правду. Лицо мальчика, которого силой вытолкнули во взрослую жизнь; что же до его глаз — то в них было что-то такое... словно они были куда старше тех тридцати восьми лет, которые прожила на свете его душа.

— Я... просто хотела узнать, как у тебя дела, — внезапно на Лили нахлынула робость.

— Жить буду, — отвечал он — утомленно и... отстраненно. Значит, все еще сердится... Она сглотнула — потому что привыкла к Северусу, который от злости швырялся вещами и выкрикивал всякие глупости, а не наглухо замыкался в себе.

— Видишь ли, — для храбрости она стиснула лямку своей сумки, — этого-то я и боюсь: что не будешь. Ты сейчас выглядишь раза в три хуже, чем в последнюю нашу встречу... если и дальше будет так продолжаться, то к вечеру ты просто протянешь ноги. Может, все-таки сходишь к мадам Помфри?

— Она мне ничем не поможет, Лили. Это магическая отдача, — видимо, оценив всю гамму чувств на ее лице, Северус испустил тяжелый вздох, ухитрившись вложить в него разом усталость, недовольство и досаду. — Ты же не думала, что темные проклятия снимаются легче, чем накладываются? Единственное, что она сможет сделать — это потащить меня на допрос к директору, каковой участи, — его голос похолодел, словно застигнутый внезапной метелью, — мне хотелось бы избежать. Я более чем уверен, что Поттер и его свора, — теперь в его словах слышался прямо-таки арктический холод — как черная вода, что замерзает под бесконечными километрами льда, — уже успели поведать Дамблдору, что это якобы я тебя проклял.

— Я... — Лили словно поплыла — голова закружилась в одну сторону, а все остальное в другую. Самое ужасное — она легко могла себе это представить, потому что проклятие не влияло на воспоминания... Джеймс — как он кричал: "Ты, ублюдок! Что ты с ней сделал?" О Боже — да Малфоя за это и убить мало...

— Но я знаю, что это был не ты, — возразила она. — Это же Малфой, верно? Я пойду к Дамблдору и скажу...

— Нет, ты этого не сделаешь, — перебил ее Северус — таким мрачным и повелительным тоном, что Лили немедленно умолкла, будто у нее отключились голосовые связки. — Ты будешь всеми силами избегать общения с ним, в особенности наедине. Мы и так привлекли к себе слишком много внимания — возможно, поздно даже пытаться минимизировать негативные последствия...

Он замолчал. Надавил на глазные яблоки — руки его дрожали. Она и подумать не могла, что это зрелище так на нее подействует. У Сева трясутся руки?..

Господи, как же она ненавидела темную магию. И сейчас даже больше, чем когда бы то ни было.

— Может, я могу тебе как-то помочь? — беспомощно спросила она. Ладони вспотели — ужасно хотелось прикоснуться, как-то приободрить Сева — да и саму себя тоже... Почувствовать, что его сердце все еще бьется, а под кожей течет кровь; он казался таким холодным и застывшим — и не телом, а душой. — Должно же быть хоть что-то... Что-нибудь, что я могла бы для тебя найти — или сделать...

Несколько мгновений он просто вдыхал и выдыхал воздух — оттого ли, что так плохо себя чувствовал? Или просто мечтал ее придушить?

— Разве что паровая баня.

Лили моргнула.

— Паровая баня? Это... в смысле, вроде сауны?

— В прошлом это помогало. Не спрашивай, почему. Я думал, что холод может оказаться адекватной... но ничего не вышло.

— А ты сегодня хоть что-нибудь ел?

Он пожал плечами — значит, нет. У Сева всегда было странное отношение к пище; Лили вспомнила, что он никогда не ел перед экзаменами — говорил, что на сытый желудок становится сонным и вялым, а от голода наоборот, начинает лучше соображать. Кажется, буддийские монахи тоже практиковали что-то подобное... что-то трансцендентальное?

— Ладно, — она протянула Северусу руку. — Тогда пошли.

Он не просто ее не принял — даже не взглянул в ту сторону. На его лице — застывшем и напряженном от боли — явственно читались усталость и раздражение.

— Ну и где ты найдешь паровую баню? Черт возьми, ты не можешь так запросто отвести меня в гриффиндорскую...

— Да, раз ты до сих пор не сообразил — тебе и впрямь худо, — она ткнула в приколотый к мантии золотисто-алый значок. — Мы идем в ванную старост.

* * *

Насчет "паровой бани" он, похоже, не преувеличивал. Все помещение заволокло туманом — а ведь там легко мог поместиться весь коуквортский дом Эвансов, причем вместе со вторым этажом. Влага оседала на коже, заставляла курчавиться волосы; тяжелый от сырости воздух словно застревал в горле. Сев закрылся в душевой, а Лили пристроилась у стены и села на полотенце, разувшись и сняв с себя носки. Свою школьную мантию она тоже скинула, галстук развязала, а у блузки закатала рукава.

— Сауна, как есть сауна! — ее голос утонул в серовато-белых клубах пара и вернулся, эхом отразившись от стен.

— Если тебе тяжело, можешь отсюда уйти, — ответил Северус, что явно переводилось как "либо не ной, либо проваливай ко всем чертям".

— Нет, не могу. А вдруг сюда кто-нибудь войдет? За прогулы и сауну мне влетит куда меньше, чем тебе.

— Но все равно же влетит.

— Переживу — бывало и хуже, — отозвалась она — и даже почти не шутила.

Он не ответил. Лили запрокинула голову — кафель приятно холодил затылок — и закрыла глаза. На языке вертелся целый миллион вопросов — и отчего Сев вылечил Ремуса, и не стало ли ему из-за этого хуже, и сколько будет продолжаться такая двойная отдача... Она прекрасно помнила, как себя чувствовала тогда, после Контрапассо; как растерялась, полуслепая и неспособная сориентироваться, как путала верх и низ, и каждое движение болью отдавалось во всем теле... а ведь это было еще простое заклинание...