Laventadorn - Вернись и полюби меня (Come Once Again and Love Me)

Его ладонь замерла. Потом погладила ее по волосам — по всей длине, от макушки до кончиков.

— Думаю, я догадался, что это за проклятие, — сказал Северус — все тем же волшебным глубоким голосом, но теперь он точно дрожал, словно там, под поверхностью, что-то ворочалось.

Лили распахнула глаза и посмотрела на Сева. Какой невозможный контраст — такое юное лицо, открытое, болезненно-ранимое — и в то же время напряженное, словно он пытался от чего-то удержаться.

— Меня прокляли? — моргая, спросила она — глаза отекли, а под веки словно насыпали песку.

— Да, — он помедлил — пальцы запутались у нее в волосах, а потом вдруг оказались на плече, возвращая ощущение тепла. — Ты не знала? Разве Помфри ничего тебе не сказала?

— Как и ты, — заметила Лили, хоть по-настоящему на него и не сердилась — просто не могла. — Впрочем, это неважно... в смысле — а что это за проклятие?

Он хотел что-то сказать, но не успел: двери лазарета с грохотом распахнулись, и в комнату ворвались Джеймс, Сириус и — он ; Лили смотрела на него и чувствовала, как пальцы сами сжимаются, когтями впиваются Севу в воротник...

Ремус подскочил на кровати — весь растрепанный, не успевший еще толком продрать глаза.

— Что за нахрен?.. — начал он осипшим со сна голосом, поднимая взгляд на дверь. — О Боже, только не вы. Для вас еще слишком рано.

— Лунатик! — хором воскликнули Сириус и Джеймс, огибая больничную кровать, а он — Питер — ухватился за изножье и расплылся в широкой улыбке.

— Спросонок ты само очарование, — заявил Джеймс.

— Ага, посвежевший и отдохнувший, — подтвердил Сириус. — На голове у тебя, кстати, жуткий бардак.

Он попытался пригладить вихры сонному приятелю, но только взлохматил их еще больше. Ремус треснул его подушкой и откинулся назад, накрыв ей лицо.

— Как ты себя чувствуешь? — спросил Питер, взгромоздившись на металлическое изножье, точно на насест.

— Жутко хочется прибить этих двух идиотов. Бродяга, Сохатый, тут, между прочим, кое-кто еще спал!

Джеймс стоял, склонившись над кроватью Ремуса, но при этих словах потешно встрепенулся, словно от электрического разряда, резко выпрямился, вздернул голову и крутанулся на месте, выискивая кого-то взглядом на пустых больничных койках.

— Эванс! — Джеймса как ветром сдуло — так он спешил на другой конец лазарета, к Лили; пальцы Северуса больно сжались на ее плече... завтра там точно будет синяк — плевать, ей хотелось второй такой же...

А потом Джеймс разглядел, кто именно сидит с ней рядом, и остановился как вкопанный. Он прищурился — столь резкая перемена казалась почти комичной — взгляд его перебегал то на нее, то на Северуса; на другом конце лазарета Сириус — он по-барски развалился на кровати Ремуса — приподнялся на локте; темные волосы падали ему на лоб, лезли в глаза, но не мешали внимательно следить за происходящим. Ремус все еще лежал на спине, прижимая к лицу подушку, и не шевелился; Питер же по-прежнему восседал на своей перекладине, но повернулся всем телом к разыгравшейся сцене, впиваясь в нее взглядом — таким цепким и неотрывным...

Лили схватила Северуса за руку — за ту, что лежала у нее на плече. "Поддержи меня", — взмолилась она мысленно, и в ответ на эту невысказанную просьбу его пальцы переплелись с ее — словно посреди зимы вдруг вспыхнул солнечный луч.

— Эванс, — Джеймс приближался к ней шаг за шагом; он неестественно побледнел, глаза расширились за стеклами очков — в них явственно читалось нечто большее, чем обычное беспокойство... Лили помнила, какое лицо сделалось у Сева, когда она пыталась к нему прикоснуться — неужели все настолько плохо?..

— Мерлин и Годрик, Эванс, — выдохнул Джеймс, останавливаясь у спинки ее кровати, — что с тобой такое?

Проклятие, как объяснил Сев. Но Лили не собиралась об этом рассказывать, сама не зная, почему; просто не хотелось, и все.

— Ничего, с чем не справилась бы Помфри, — ответила она. — Каникулы оказались... немного слишком бурными.

Северус уставился в какую-то точку между ней и Джеймсом; Лили обнаружила, что снова смотрит на Сева... взгляд задержался на его лице, на густых бровях — он отчего-то их сдвинул — на внушительном носе, на тонких губах... как же ей хотелось обвести их пальцем.

— Эванс, ты выглядишь так, словно вот-вот умрешь, — сказал Джеймс.

Северус конвульсивно дернулся, и в следующий миг Джеймс уже направил на него волшебную палочку — у Лили сжалось сердце, внутри всколыхнулась паника...

— Ты, грязный ублюдок! Что ты с ней сделал?! — проорал Джеймс, и кровать у него за спиной разразилась истошным скрипом — Сириус, должно быть, вскочил на ноги, но Лили видела только наставленную на Северуса палочку... в него вот-вот полетят заклинания — она не могла им позволить, нельзя, чтобы ему снова причинили боль...

— Не смей! — выкрикнула она — пихнула его локтем, попыталась заслонить собственным телом, зная, что Джеймс не сможет на нее напасть, даже если она будет стоять между ним и человеком, которого он так люто ненавидел — ни за что ни про что.

Северус тоже держал палочку, но рука его ходила ходуном — должно быть, он не ожидал, что Лили будет толкаться и пытаться загородить его собой. От напряжения ее шатало — чтобы не упасть, пришлось опереться о матрас; Северус ее подхватил, и палочка в его руке опасно наклонилась. Лили трясло, она держалась на чистом упрямстве — расслабляться было нельзя, иначе он станет для них мишенью — для Джеймса, и Сириуса, и Питера...

Сощурившись, она оглядела комнату, выискивая взглядом всех троих. Джеймс все еще целился в Северуса — то есть теперь уже в нее и Северуса; Сириус остановился поодаль, за спиной у Джеймса, и тоже вытащил палочку — его глаза смотрели внимательно и жестко; оставшийся позади Питер весь подобрался, выжидая. Ремус уже был на ногах — встрепанный, без палочки, все еще в пижаме; но заспанным он больше не казался — только настороженным.

— Не смейте, — прошептала она всем четверым, — если вы его хоть пальцем тронете... хоть одно заклинание — и вы так об этом пожалеете...

Лили колотила дрожь — от напряжения, от стресса и слабости; Северус заставил ее податься назад и притянул к себе. Она прижалась затылком к его плечу; подняла глаза — его лицо нависало над ней и из такого ракурса казалось перевернутым. Лили хотелось навечно запечатлеть в памяти каждую его черточку, но на лоб легла сухая и прохладная ладонь, и от этого прикосновения на нее вдруг накатила усталость, а глаза закрылись сами собой — такой измученной и вялой она себя почувствовала.

— Все будет хорошо, — пробормотал Северус — его пальцы поглаживали, убирали лезущие в лицо прядки. — Скоро все закончится.

— Обещаешь? — губы у нее потрескались и начали шелушиться; растревоженные ранки саднили от каждого слова.