Владимир Болучевский - Шерше ля фам

И те, кто чистокровных лошадей или собак ценных пород разводят, прекрасно об этом осведомлены. Телегония, и все. Покровный эффект. Чего тут поделаешь? Ну, на том мужик сердце свое и успокоил. Но, видать, не до конца, раз свою семейную фотографию прислал и письмо к ней приложил с вопросом: «Как так, дорогая редакция? Я тем не менее недопонимаю». Ну и вот… мне любопытно стало, я и решил разобраться. Это ж, представляешь, что получается? Это выходит, что каждая женщина просто, как матрица какая-то, несет в себе информацию о каждом из своих любовников и может в самый неподходящий момент любого из них во плоти воспроизвести. А? Тебе это как?

– Так это выходит, если я…

– Приезжаешь, к примеру, в Парагвай. Влюбляешься там в прекрасную Кончиту. Убиваешь навахой на дуэли, в честном поединке, ейного мужа, дона Педро, а затем, как порядочный человек, на этой самой Кончите женишься. Так?

– Та-ак…

– А она тебе потом, лет через пять, за все хорошее, что от тебя видела, рожает маленького дона Педро – один в один ее бывший муж.

– Маленького такого младенчика, но уже с усами, в сомбреро и с очень недобрым взглядом в мою сторону.

– Покровный эффект. Телегония. Смешно?

– Нет, Саша, это не смешно. Это страшно. Неужели так бывает?

– Вот хочу разобраться. Встречался тут с неким большим специалистом. Он, по его словам, с медицинскими материалами православных монастырей и храмов работает.

– И что говорит?

– Что говорит… Покровный, мол, эффект? А ка-а-ак же! Еще бы! Это же еще в монастырских книгах черным по белому написано! «Никогда не смешивайте, братия мои, ни кровь, ни ириду, ни кожные, ни волосяные покровы, иначе не родить вам чистую душу, способную к постижению Божьего разумения».

– «Ирида» это что такое?

– Радужка глаза.

– Откуда ты знаешь?

– Он сказал.

– Слушай… по-моему, он о чем-то о другом говорит. Тебе не кажется?

– Кажется. Поэтому я и встречаюсь с профессором.

– А он в мире генетики авторитет?

– Безусловно.

– Вот и слава Богу. Саша… после твоего рассказа у меня просто душа не на месте. Ты уж выясни, пожалуйста, все досконально и мне потом сообщи. А то ведь… как жить?

– Жизнь прожить, Андрюша, не поле перейти.

Они вышли во двор и направились к подворотне, которая выходила на Малый проспект Васильевского острова.

– А Петр далеко отсюда живет? – спросил Андрей Иваныч.

– На Петроградской стороне. Сейчас тачку поймаем.

– А может, пешком? Погода хорошая. Очень я по Питеру гулять люблю.

– Ну давай до Среднего пройдемся, а там на маршрутку сядем. Как раз до Петькиного дома нас она и довезет.

– Давай.

– Заодно и мозги проветрим. Они неспеша побрели по тротуару. Ветер с залива трепал по небу облака, и в просветах проглядывало солнце.

– Представьтесь, пожалуйста, – раздался из-за двери голос Петра Волкова.

– Мы это, Петька, – сказал Адашев-Гурский.

– Произнесите пароль.

– Трое с боку, ваших –нет! – громко отчеканил Андрей Иваныч.

– Не валяй дурака, открывай, – сказал Гурский.

– Отзыв «пирамидон», – буркнул себе под нос Волков, отпирая замок и впуская гостей в дом.

– Вы позволите войти в ваш бункер, мой фюрер? – с пониманием произнес Андрей Иваныч, переступая порог. – Мы уже на нелегальном положении?

– Я же не одет, – пояснил Волков и затянул узел на кушаке халата. – А вдруг кто чужой?

– А что б тебе не одеться? –^ вошел вслед за Андреем Гурский. – Ходишь тут… в затрапезном виде. А ты ж командир, пример бойцам показывать должен. А коснись тревога? Коснись в бой?

– Отобьемся, – Волков запер дверь, – проходите.

– Куда прикажете? – Андрей повесил куртку на вешалку в передней.

– Да вон туда, пожалуй, – кивнул Петр в направлении кухни. – Там уютнее.

– Сразу предупреждаю, – Адашев-Гурский вошел на кухню и бросил взгляд на стол, где стояли открытая литровая бутылка водки и пакет с апельсиновым соком, – я на минуту.

– Никто не неволит. Но чаю-то выпьешь? – Петр поставил чайник на плиту.

– Чаю попью. С лимоном.

– А вот лимона-то у меня, скорее всего…

– Я купил по дороге. – Александр положил на стол крупный лимон. – А яйца есть?

– Есть.

– Вот. И яичницу.

– Эт-то мы мигом. С ветчиной? – Петр распахнул холодильник.

– Дай-ка я сам, пусти-ка, – Гурский открыл дверцу газовой плиты, вынул оттуда сковороду и занялся приготовлением завтрака.

– Слушай, Петр, а расскажи-ка ты мне еще раз эту твою историю,– Адашев подчистил с тарелки кусочком белого хлеба остатки яичницы и отправил его в рот.

– Зачем? – Волков выпил рюмку.

– Ну а что, прикажешь сидеть и смотреть, как ты здесь раскисаешь? Надо же что-то делать.

– Да, Петруша, – кивнул Андрей Иваныч, – мы же вчера собирались кому-то в рыло закатать. А вместо этого в клуб какой-то поехали, а там конюшней воняло.

– Он так называется. «Конюшня».

– А-а-а… вот ведь как! Значит, ощущение запаха у меня просто ассоциативно возникло! А я-то думаю… А зачем мы туда поехали?

– Так… затем, собственно, и поехали. Мне почему-то представилось, что там Чика непременно должен быть.

– А он там бывает? – Гурский отхлебнул чая из большой керамической кружки.

– А хер его знает. Мне, понимаешь, вчера спьяну в голову запало, что он с сестрами этими плотно завязан, а они в этом клубе работали. Именно там Заславский их и приметил. Вот он как раз там часто бывал. Нравилось ему там. Ну и… Заславский, сестры, Чика… вот меня туда и понесло. Только никого, естественно, там не оказалось, кроме мелюзги всякой. И вообще, по «зрелом размышлении» ничего там для меня интересного быть и не могло. В чем мы и убедились.

– А я? – На кухню шагнула юная блондинка, одежду которой составляли лишь свободно висящая на ней длинная просторная футболка Волкова и его же пляжные шлепанцы на толстой подошве.

Шаркая шлепанцами по полу, она подошла к столу и обиженно надула губы:

– Я что, не в счет?

– Ну, вот Вероника, разве что… – обернулся к ней Волков.– Присаживайся. Завтракать будешь?

– Только кофе.

– Там, на полке, растворимый. Сделай сама.

– Я поухаживаю, – поднялся со стула Адашев.

– Спасибо. – Она благодарно подняла на него глаза.

– Вам с молоком?

– Ага. И чтобы сладкий.

– А позволительно ли будет тэс-скать… очаровательную ручку поцеловать, – привстал Андрей Иваныч, – тем самым засвидетельствовав свое искреннее восхищение? Ах! Весьма признателен, просто тронут… – Звонко чмокнув протянутую ему ручку, он опустился на стул.

– А ты, значит, считаешь, – взглянув на Волкова, Гурский поставил перед Вероникой кофе, сел, достал сигареты и закурил, – что не сами по себе эти сестренки тебя подставили, что все-таки Чика за всей этой подлянкой стоит?