Джон Китс - Эндимион

Кто шепчет на ухо Эндимиону?
Его сестра, прекрасная Пеона.
О ком? О близких. Показала знаком,
Чтоб юноша ей в начинанье всяком
Повиновался волей дерзновенной.
И убедила, и ночной Сиреной,
Баюкавшей счастливой переменой
Несбыточные грёзы, по тропине
Меж двух ручьёв пошла посередине,
И, ветви раздвигая перед братом,
Вела его путём замысловатым
К истоку ручейков, туда, где рядом
Они лились, нешумным водопадом
Стекая вниз, где речка без опаски
Лесам и небу строила гримаски.
Там чёлн стоял, уткнувшийся в густую
Зелёную кайму береговую.
Он покачал бортами над водою
И чуть осел под парой молодою,
Когда они по глади серебристой
На островок отправились тенистый.
Приплыли быстро; в бухточку Пеона
Челнок направила; уединённо
Беседка там уютная стояла,
Которой с удовольствием, бывало,
Касалось лето, пальцами играя.
С Пеоною среди земного рая
Здесь не однажды вспоминали девы
За рукодельем древние напевы.

И радовалась девушка везенью —
Принять любимца под любимой сенью.
Она цветов душистых подложила,
Которые в достатке насушила
По осени, когда с пшеницей спелой
Идут жнецы толпою загорелой.
Эндимион на ложе разметался,
Но перед тем как сон к нему подкрался,
Он, приподнявшись, руку взял Пеоны,
Поцеловал её и полусонно
Держал, не отпуская. Словно ива,
Следящая за речкой терпеливо,
Его покой Пеона охраняла;
И было слышно, как трава шептала,
И как звенели пчелки дружным роем,
И как над оголённым сухостоем
Крапивник не переставал кружиться…

Волшебный сон! Несуетная птица!
Ты светлый мир выхаживаешь в море
Тревожных мыслей; — нынче на запоре
Свобода наша — но зато дана нам
Дорога ко дворцам и песням странным,
И к океанам, древним и великим,
К невиданным фонтанам, к лунным бликам,
К луне и прочим чудесам бессчётным.
Скажи, кто под крылом твоим дремотным
Почив, для жизни трижды обновился?
То был Эндимион. Он пробудился
И той, что наклонилась к изголовью,
Промолвил: «О, тебя с твоей любовью
Я чувствую всей грудью. Надо мною
Хлопочешь ты голубкою родною.
Такой росы на свете не найдётся,
Что фимиамом утренним прольётся
И заблагоухает в майском поле,
И будет упоительнее — боле,
Чем эти очи, что полны до края
Любови сестринской. Не знаю рая,
Что слаще слёз твоих. Ты их смахни
И страхи все, и мысли прогони
О том, что я — заложник одиноких,
Печальных дней… Пеона! С гор высоких
Я снова крикну; дуну в рог, и скоро,
Загнавши вепря, вновь залает свора
Моих собак; и выделаю снова
Себе я лук из тисовой основы;
И на закате спрячусь в луговинах,
И песенок дроздовых, соловьиных
Я досыта наслушаюсь; и рядом
Увижу пастуха с овечьим стадом.
Так помоги, Пеона, помоги!
Ты пальцами по лютне пробеги,
И дай душой окрепнуть мне». И дале
Серебряные капельки печали
Смахнув со щёк, Пеона ради пробы
Легонечко прошлась по струнам, чтобы
С любым отрывком, голосом пропетым,
Звучала лютня слаженным дуэтом.
Ах, с мягкостью подобною, бывало,
Дриопа колыбельных не певала.
Казалось, ни в какие времена
Мелодия, что так была грустна,
Не вызывала большего волненья.
Она брала искусством исполненья,
А также тем, что, при дельфийском пыле,
Невидимыми струны эти были.
Растаяла душа Эндимиона.
Но девушка вздохнула огорчённо,
Однако же серьёзно, беспристрастно
Она сказала: «Брат, скрывать напрасно,
Что ты владеешь тайнами вселенной.
Причастность к ней, и звёздной, и нетленной,
Тебя томит. Иль божествам не мил
Ты за упрямство? Может, изловил
Ты голубя пафосского с посланьем?
Иль, может, подстрелил ты утром ранним
Оленя, что обещан был Диане?
Иль смерти ждёшь, увидев на поляне
Диану обнажённой? Нет, смущён
Ты чем-то большим, брат Эндимион!»
И он ответил ей проникновенно:
«Сестра, откуда эта перемена?
Ты лишь недавно в роще веселилась.
Скажи по правде: что с тобой случилось?
Ужель все оттого, что так нежданно
Я изменился? Право, это странно
И для догадки — мало. О, желанья
Бездельные, где нету воздаянья
За годы, проведённые в трудах,
Где я скорблю о прожитых годах,
Как не скорбит влюблённый о любимой!
Считают эту скорбь неодолимой.
Что ж, прав народ: я, видевший далече,
Как солнце разворачивает плечи
Вдоль горизонта, я, предстать дерзавший
Пред Люцифером, — поутру бросавший
Копьё своё, охоту начиная,
Я, что летел, соперников не зная,
На скакуне арабском, бивший влёт
Стервятника, — со мною лев и тот
Боялся встреч, — и это я — мгновенно —
Огонь утратил, рухнул, как в геенну.
Как пал я низко! Но с тобой, быть может,
Забуду всё, что сердце тайно гложет.

Нет, та река не видит неба, кроме
Как в тот момент, когда на окоёме
Сияньем лес охвачен вдоль границы
И воздух в лунном свете серебрится.
Там было место, — помню как сейчас, —
Где я бывал в июне, и не раз,
Где я по вечерам бродил устало,
Где солнце неохотно покидало
Свои палаты в роскоши пурпурной.
И видел я в обители безбурной,
Как солнце колесницей управляло
И как четвёрка двигалась помалу,
Пыхтя и фыркая. Когда светило
В созвездье Льва блистательно вкатило,
На клумбе волшебства и чародейства
Внезапно маков расцвело семейство.
Я удивился этому курьёзу,
Столь быструю узрев метаморфозу,
И всё-таки задумался. Однако,
Что б это значило? Морфей-гуляка
Прошёлся тут, пером тряхнув совиным?
Иль с видом безучастным и невинным
Меркурий кадуцей подбросил тайно
Матроне Ночи? Сколь необычайно
Для наших мест подобное цветенье!
Я размышлял — до головокруженья.
И маки танцевали предо мною,
И хлынул ветер мягкою волною,
И замелькали пёстрые, живые
Перед глазами пятна цветовые. —
Так до конца не осознав причины,
Я пал на дно взволнованной пучины
И с тем уснул. Слова найду едва ли
Для тех чудес, что пережил я дале.
То был лишь сон — и только у ручья
Напевы позаимствовал бы я,
Иначе описать не в состоянье
Картины те и то чародеянье.
Казалось мне, лежал я, созерцая,
Как там, в зените, девственно мерцая,
Тянулся Путь, что называют Млечным.
Мой взгляд блуждал с восторгом бесконечным.
И отворилось небо для полёта,
Но непреодолимыми высоты
Казались мне, когда раскрыл в бессилье
Я лишь воображаемые крылья.
Однако звёзды, бывшие в покое,
Поплыли вдруг со скоростью такою,
Что я мгновенно оказался сзади;
Вздохнув тогда в завистливой досаде,
Я взором к горизонту обратился.
В туманном круге, что засеребрился,
Взошла луна, — для кубка подошло бы
Нептуну серебро подобной пробы.
В ту ночь луна была настолько яркой,
Что с новообретённою товаркой
Ушла моя душа без промедлений
Под свод небесный, полный испарений,
В надежде, что за сумрачным покровом
Увидит мир, как прежде, бирюзовым.
И, приобщаясь к звёздам, к их орбитам,
Я снова взором ясным и открытым
Взглянул наверх, но — полыхнуло пламя,
И тотчас я глаза прикрыл руками.
Вновь глянул. Олимпийцы всеблагие,
Что наши судьбы двигают людские!
Откуда этой формы совершенство?
Откуда это высшее блаженство?
Её волос волнующего злата
Что символом, земля, бы избрала ты?
Нет, не овёс, пожалуй, и, пожалуй…
Дай руку — от ошибки небывалой
Хочу предостеречь тебя, сестрица!
Немудрено мне разума лишиться
От локонов её, хотя причёска
Проста, непримечательна, неброска.
Но уши столь изысканно жемчужны,
И брови у неё полуокружны;
Уста и очи… Как, и сам не знаю,
Но душу это приближает к раю.
Я привожу фантазию в движенье,
Покуда яд людского окруженья
Не упадёт с язвительного жала, —
Куда б тогда душа не побежала,
К каким богам и храмам! — Я посмею
Сказать, что ноги у неё стройнее,
Чем у Венеры у пенорождённой…
Колеблет ветер, гонкой возбуждённый,
Платочек шейный в шёлковом шатре.
И звёзды в нескончаемой игре
Искрятся и мелькают, и о ложе
О колокольчиковом помню тоже,
И о букете маргариток…» — «Милый,
То сон во сне!» — «Владея чудной силой,
Она явилась девушкой земною,
Она, краснея, встала предо мною,
Но я от одного её касанья
Едва-едва не потерял сознанье;
Однако перемог себя, и разум
Я сохранил, подобно водолазам,
Плывущим по коралловым глубинам.
Я помню, понесло меня к вершинам,
Где падает звезда со шлейфом гордым
И где орлы ведут сраженье с нордом,
Что подвигает камни-метеоры.
И я почуял скоро, очень скоро,
Что я не потерялся в этой смуте,
Что не один я; из небесной жути
Нас понесло в опаснейшие дали.
Внизу пещеры, гроты замелькали.
Вокруг меня в пространстве пустотелом
Восстали звуки в танце оголтелом.
Взглянул я на любимую — и разом
Я потерял и сдержанность, и разум.
Я целовал ей руки в исступленье.
Глазам грозило смертью ослепленье,
Но я смотрел, и взгляды между нами
Друг друга пили жадными глотками.
Сливаясь с нею здесь, в бесплотной сфере,
Друг другу возмещали мы потери:
Ведь мы друг друга были продолженьем.
О, безрассудный смертный! — Я движеньем
Решительным коснулся на лету
Её щеки. Мы пали в темноту,
Вздохнув глубоко разом, — и мгновенно
В цветах мы очутились по колено.
Повсюду — горы. Новые отрады
Нас ожидали. Через все преграды
Фиалок, мёда, липового цвета
Росло благоуханье. — А вот это
Что к нам за гостья? — С первого же взгляда
Я догадался: это — Ореада.