Калмыцкий эпос - Джангар

«Знамя державы держащий в руке своей,
Во всеуслышанье провозгласивший: „Мои
Все племена, все богатства, все страны земли!
Славного хана Узюнга единственный сын —
Джангар-сиротка — этой страны властелин!“»
Буйно шумел у державы могучей в ногах
Бумбой зовущийся океан-исполин.
В сутки бывало на гладких его берегах
П отри прилива и п отри отлива всегда.
Утром навстречу ветру стремилась вода
И наносила россыпи чиндамани:
Сразу желанья людей исполняли они;
Только вечерняя наступала пора,
Как начинался в другом направленье прилив,
И прибывала вода, берега покрыв
Множеством зерен золота и серебра.

В пору полудня, когда тяжелеет зной,
С пеной у рта боролась волна с крутизной.
Вился, тоской обуян, седой океан
В сто девяносто тысяч бэря глубиной.
Был он таким широким, что балабан
Среброголовый, с багряно-белым крылом,
С барсовым сердцем,
         в битвах сходный с орлом,
Птица, что может покрыть, в небесах паря,
Взмахом единым крыл девяносто бэря,
Птица, которой не страшно бремя пути, —
Трижды снесла бы яйца во время пути, —
А не сумела бы перелететь океан,
На полдороге бы затонул балабан, —
Так, именуемый Бумбой, широк океан…
Был властелинам знаком чужестранным он,
Слыл у них Джангра Богдо океаном он,
И только снился завистливым ханам он.

А в головах державы стояла гора.
С запада глянешь — напоминала гора
Крылья расправившего седого орла,
Со стороны же востока похожа была
На престарелого льва, раскрывшего пасть.
И выделялась горы серединная часть,
И называлась белейшей горой Манхан,
И оставалась мечтой двенадцати стран…

Эта держава богоизбранной была,
Мощной, семидесятиханной была,
Сколько могущественных было ханов там,
Столько же было больших океанов там,
Все это были Джангра владения там…

Месяцы начинались весенние там.
И повелел Гюмбе, знаменитый герой,
Карего, точно котел, оседлать коня,
Чтобы поздравить Джангра с
             Цаган Сарой.

Ехали вместе с Гюмбе, бронею звеня,
Славных его три тысячи богатырей,
Шумной толпой понеслись, спеша поскорей
Джангра-владыку поздравить с Цаган Сарой,
С выходом из холодов, с весенней порой.
Вдоль океана неслись, и за ними вдали
Пыль поднималась, и в красной высокой пыли
Скрылись просторы желтой прибрежной земли.

Только узнал ясновидец Алтан Цеджи,
Что собираются люди у хана сейчас,
Отдал приказ ясновидец Алтан Цеджи,
Чтоб оседлали его Улмана сейчас,
И поскакал богатырь долиной своей,
Сопровождаемый храброй дружиной своей,
Стражей трехтысячной, что спешила скорей
Джангра-владыку поздравить с Цаган Сарой,
С выходом из холодов, с весенней порой.
Перевалили хребты сандаловых гор,
В красную пыль погрузили степной простор.

Следом за ними выехали до зари
Все остальные желтые богатыри, —
Были дружинам тесны пределы земли.
Через вершину, зовущуюся Толи,
Воины мчались шумной, веселой толпой,
Семьдесят две реки заполняя собой.
И заполняли тюмены Джангровых слуг
Белую гору Йонхор, кривую, как лук.

Спрашивали тогда друг у друга бойцы,
Избранные из каждого круга бойцы:
«Кто же отсутствует в золотой бумбулве?»
И прозвучал вопрос громогласный тотчас:
«Где же ухватистый Хонгор Красный сейчас,
Где же владелец прекрасной башни Бамбар,
Что на прибрежье Сладкого моря видна?»

А в это время владелец башни Бамбар,
Что на прибрежье Сладкого моря видна,
Хонгор, Лев быстроглазый, приказ отдает:
«Тридцать пять барсов —
         семья великанов Богдо,
Ханы семидесяти океанов Богдо,
Видимо, съехались у дворцовых ворот,
Сивого Лыску мне оседлай, коневод!»

Выбежал коневод за ограду дворца,
Вмиг оседлал он игренего жеребца,
Не нарушая истинных правил притом,
И скакуна своего направил потом,
Как приказал ему Хонгор, к тучным лугам,
Шелковый приторочив аркан к торокам.
Триста бойцов с коневодом помчалось вперед.

Десять тюменов — самых отборных пород —
Сивых лысок хангайских собрал коневод
У голубых верховьев реки Харгаты, —
Сильных коней удивительной быстроты.

Гору проехал он девичьей белизны,
Мимо обрывов невиданной крутизны,
И показаться могло, что подул ураган, —
Это пригнал он к разливам Кюнкян-Цаган
Десять тюменов хозяйских быстрых коней,
Десять тюменов хангайских быстрых коней.

В мелкий песок превращая глыбы камней,
Мчались ущельями гор табуны коней.
Остановились у холода светлых вод,
И, выделяясь из прочих лихих скакунов,
Лыско прекрасный, уши вонзив в небосвод,
Взор устремляя к верхам далеких хребтов,
Гордо стоял, предвидя событий черед,
К разным уверткам готовясь уже наперед.

Белый, как девушка, молодой коневод
Ехал по склонам, кличем бодрым звеня.
Тысячу раз он ударил по бедрам коня.
Статный подпрыгнул на месте игрений конь,
Сразу помчался в серебряной пене конь
Так, что казалось, расплющил копыта совсем,
Сбруи железо, казалось, разбито совсем!

И коневод, подбоченясь одной рукой,
Длинный аркан отцепив рукою другой,
Разом скрутил его в десять тысяч витков,
И к табунам подъехал близко тогда,
И наскочил на гущу лихих косяков,
Где находился прекрасный Лыско тогда.
Лыско пригожую голову мигом прижал
К тонким, высоким ногам и легко пробежал
Между ногами высокорослых коней,
Перескочил через низкорослых коней
И поскакал поверх невысоких трав.
Так поскакал он, голову так задрав,
Что не задел его белой, как вата, спины
Шелковый толстый аркан огромной длины,
Всадником ловким удерживаемый с трудом
Меж указательным и наладонным перстом.

Лыско под небом скакал, как стрепет, летуч.
Лыско носился пониже трепетных туч,
Камни могучие низвергая с горы,
Но коневоду, на скате Хангая-горы,
Все ж удалось арканом огромной длины
Белой, как вата, коснуться конской спины,
Перехватив ремни прекрасных стремян.
Так молодой коневод натянул аркан,
Что искривилось правое стремя там,
В землю вонзилось левое стремя там!..

Конь коневода стоял в это время там
Грудью вперед, подбородком касаясь тропы
И упираясь копытами в прах земной,
Будто копыта его — стальные столпы!
Длинный аркан, в человечий стан толщиной,
Был коневодом натянут, как тетива,
Сделался тонким, как жила, держался едва,
Так и казалось: он оборвется вот-вот!