Калмыцкий эпос - Джангар

И, помолившись творцу родимой страны,
Воин подумал: «Победа! Теперь не страшны
Недруги, названные святым стариком…»
И натянул он ремни золотой узды,
И полетел жеребец, как брошенный ком.
После двенадцатидневной быстрой езды
Гору плешивую всадник увидел вдруг
С белой вершиной, лицом обращенной на юг.

Всадник взобрался наверх, чумбур растянул,
Ноги Соловки согнул, на землю взглянул
Взором пронзительным кречетовых очей.
Он увидал: под углом заходящих лучей
Высится башня, похожая на орла,
Перед полетом расправившего крыла,
Светятся окна из огненного стекла,
И в небосвод упираются купола…
«Кто же владелец башни, — подумал Мингйан, —
Видимо, тоже один из властителей стран,
Видимо, тоже один из могучих владык,
Видимо, тоже отважен, богат и велик.
Разве такого смогу победить врага?»
Так вопрошая, плакал прекрасный Мингйан.
Крупные слезы текли — за серьгою серьга.

С белой вершины сошел, наконец, великан.
Он отпустил своего Алтана. Шарга
К водам прохладных ключей,
            на зеленый простор.
Вырвал сандаловый ствол и развел костер,
Чаю сварил, навес над собой развернул,
И, раскрасневшись, как жимолость,
               воин заснул
И на земле растянулся, как цельный ремень.
И молодой богатырский сон, говорят,
Длился тогда сорок девять суток подряд.

Только лишь пятидесятый начался день,
Воин проснулся. Взглянул он прежде всего
На скакуна своего — и не верит глазам:
Кажется, с пастбищ сейчас привели его!
И подошел он к ручью, погляделся: и сам
Стал он таким же, каким перед выездом был.
И засмеялся, печали свои позабыл,
И превратил коня в жеребенка потом,
И превратил он себя в ребенка потом,
И в государство хана Кюрмена вступил.
Ехал впритруску, двухлетку не торопил.
Там, где давали побольше, там ночевал,
Там, где давали поменьше, там он дневал.
Прибыл в цахар, когда еще было светло.

Ясная, как луны золотое стекло,
Вышла девица: видимо, в башне жила.
Остановил он коня, чтобы мимо прошла,
Но побежала девица навстречу ему.
Он поскакал, чтоб осталась она позади, —
Рядом бежит, обращается с речью к нему:

«Старший мой брат, не спеши, мой нойон, погоди,
С благополучным приездом поздравлю тебя
И безошибочно к цели направлю тебя», —
«Девушка, с виду кажетесь кроткою вы,
А посмеяться непрочь над сироткою вы,
Над мальчуганом без матери, без отца.
Если, девица, для шуточек вздорных вам
Недостает покорного молодца,
Трудно ль такого найти средь
             придворных вам?» —
С гневом притворным ответствовал мальчуган.

«Сразу тебя признала я, славный Мингйан,
Первый красавец вселенной! Ты — исполин
Бумбы нетленной, и Джангар — твой властелин
Послан сюда нойоном на гибель врагу.
Можешь открыться мне, воин, я помогу».

«Верно, — Мингйан отвечал, не слезая с коня. —
Послан я Джангром сюда, нойоном своим.
Верно и то, что Мингйаном зовут меня.
Должен я Джангру доставить Кюрмена живым.
Что предпринять? Помогите, красавица, мне.
С хитрым врагом помогите справиться мне».

«Та, про которую, мой прекрасный Мингйан,
Мудрый Цеджи тебе говорил, это — я.
Все расскажу тебе, ничего не тая.
Этот Кюрмен — воистину сильный хан,
Этот Кюрмен — один из могучих владык,
Принадлежит ему света четвертая часть.
Ханский очир, железную ханскую власть,
Белый Мудрец охраняет — древний старик.
Как-то в один из тихих степных вечеров
Вышел из башни старик. На звездный покров
Он посмотрел и, вернувшись, хану сказал:
„Видишь, оттуда, — и на восток указал, —
Воин великого Джангра прибыл уже.
Ханство в опасности. Будем настороже“.

„Кто же из этой забытой на тверди земной,
Слабой страны Узюнг-хана,
           разгр омленной мной,
Кто же со мною вступить осмелится в спор?
Правду всегда говорили вы до сих пор,
Даром провидца мой просветляя народ,
Все, что случится, ведали вы наперед.
Ваши слова — не пустые слова ли теперь?
Мудрости вашей года миновали теперь,
Старости вашей теперь наступили года!“

Так и не принял хвастливый Кюрмен тогда
В бедный свой ум старика разумного речь.
Старец не смог властелина предостеречь.
Вот почему я встречаю тебя, Мингйан!
Если ты снимешь с Кюрмена мирде-талисман —
Станет слабее дитяти грозный Кюрмен,
И ничего не стоит взять его в плен;
Если не снимешь — никто не осилит его
Между двуногими нашего мира всего.
Ночью приди на пиршество богатырей
И, превратив дорогого коня своего
В косточку, альчик,
        оставь у наружных дверей.
Если ты снимешь обличье Будды с груди —
Хана вяжи; не снимешь — к ногам припади
И попроси, чтоб испытывать начал тебя,
Лучшим из лучших певцов назначил тебя.
Духом не падай, надейся на помощь мою».

И возвратилась девица к себе домой.
Славный Мингйан в безмолвной тиши ночной
Чудо содеял: себя превратил в змею
И ко дворцу Кюрмена тотчас же подполз.
Мимо наружной и внутренней стражи прополз,
Щелку нашел он и юркнул в ханский покой.
Перед иконой горел светильник святой,
Отсвет его на стене над престолом дрожал,
А на священном ложе Кюрмен возлежал,
И не поймешь его — спит он или не спит.
Острый булат на груди, как солнце, слепит,
Слева от хана левый находится ад,
Справа от хана правый находится ад,
Барс и гиена с обеих сторон стоят,
Прыгнут — ничто не сумеет тебя спасти.

Смотрит на них Мингйан, и дрожит Мингйан,
Что-то заныло в груди, заныло в кости,
Горько заплакал он, ужасом обуян.
Долго поднять испуганных взоров не мог.
Поднял — и что же? Видит: паук-осьминог
С ханской груди снимает святой талисман.
Понял Мингйан: перед ним не простой паук!
Спрыгнул паук — превратился в девушку вдруг.
Разом знакомку свою признает Мингйан!
Девушка направляется к богатырю
И на него надевает святой талисман.
«Воин, запомни то, что сейчас говорю:
Барс и гиена заснули, не встанут, поверь;
Их усыпила я н асорок суток теперь;
Я до рассвета должна расстаться с тобой:
Выйду, вступлю со стражей внутренней в бой,
Ты же, по правилам веры, в ночной тиши,
Дело благое свое, Мингйан, заверши
И постарайся покинуть башню к утру».

Вышла. Мингйан испил благодатной арзы.
Огненная вода разлилась по нутру,
Вспыхнули в зорких глазах зарницы грозы.
Соединил для молитвы ладони Мингйан,
И поклонился грозной иконе Мингйан,
И потушил светильник пальцем одним,
И, подойдя к владыке, склонился над ним,
И закричал он, вынув булат из ножон:
«Будешь, Кюрмен, не моей рукой поражен —
Это великий Джангар тебя покарал!»